— И что там ему, без нас, без оркестра, кстати, делать? — совсем уж понятный вопрос задал старшина.

— Действительно!

— Тем более с Ульяшовым.

— Вот именно! — последнее, старшина подчеркнул особо.

— Правильно Генка сказал, их точно украли! Точно-точно. — С высокой убеждённостью поддержал мальцевскую версию и Лев Трушкин. — Скоро или позвонят, или по телевизору их покажут.

— Или заявление прочитают. — Дополнил Мальцев.

На этом дирижёр вновь споткнулся, перестал мерить шагами комнату.

— Вот только не это! — Останавливаясь, с высокой тревогой в голосе откликнулся он, как запретил. — Нам только шуму, тем более зарубежного, сейчас не хватало. Тогда мне — нам! — вообще хана. Прославимся! Об этом вообще говорить нельзя, тем более показывать. Может ещё не так всё плохо. Ах, ты ж, чёрт, на мою голову! — Дирижёр вновь расстроено хлопнул себя по бокам. — Перерыв.

Дальнейшие дебаты продолжились в курительной комнате.

— Ну неужели сбежал пацан, а? Не понимаю! Не верю! — Ко всем приставая, спрашивал, вдрызг расстроенный Женька Тимофеев. — Неужели, мужики, а?

— Да не мог он, я говорю, сбежать, не мог. Зуб даю! — защищал Смирнова Кобзев.

— Если сбежал парень, — горестно заметил старшина… Он вообще-то в курилку с музыкантами никогда не ходил, потому как дистанцию соблюдал, потому, наверное, и не курил. А сегодня пошёл. Забыл, наверное, так озадачен был. — Полетят чьи-то погоны, ой, полетят.

— Да и хрен сейчас с ними, с погонами! — накинулся на него Тимофеев. — О чём вы говорите? Он письмо ей должен был передать, письмо!

— Не пойму тогда, куда же он там мог деться… — пожимая плечами, сам с собой разговаривал Кобзев. — Если все прилетели. Не с парашютом же он выпрыгнул, а? Это же пассажирский самолёт. И Ульяшов ещё этот… с ним?! Куда полковник, спрашивается смотрел, воспитатель хренов?

— На черта нам вообще был этот конкурс! Ввязались! — в сердцах заметил старшина.

Вот!

С этого момента нужно поподробнее.

Не осторожно высказался старшина, глупо, не дальновидно, учитывая его возраст, выслугу лет, разные почётные грамоты, юбилейные и прочие награды на парадном кителе, и семейное положение. Не просёк старшина остроту и важность момента. Поторопился. Лучше бы он этого не говорил, балбес! Поджёг фитиль.

— На хрена нам вообще были все эти иностранные варяги, — вдобавок, вспылил вдруг Лёва Трушкин. — Бабы всякие разные, вертихвостки! Жили себе и жили… Нет, приехала, жопа… Покрутила задом и…

Тимофеев, не веря услышанному, наливаясь злостью, хлопал глазами. Так обычно бывает в момент между вспышкой и громом: «Сейчас бабахнет!! Как пить дать, бабахнет!» Зря старшина так опрометчиво высказался, эх, зря! Вернуть бы всё назад, отвлечь его, но…

Косясь на Тимофеева, который на глазах зверел, Кобзев запоздало заметил.

— Ты бы полегче, Лёва! Не забывайся! В глаз что ли захотел?

— Да пошёл, ты, защитник! — закусив удила, в запале огрызнулся Трушкин. — Неправда что ли? Покрутилась тут, коза, ёп…

— Что ты сказал? Что? Да я тебя… — просипел Тимофеев — вот оно! — ярым мстителем, камнем из пращи, набрасываясь на Трушкина.

О-о-о… Такая рубка началась, драка в переводе, — в кино не покажешь!

Не понятно кто кого бил, кто кого защищал или от кого отбивался, но двери снесли, туалетные кабинки-перегородки вдребезги, некоторый подвернувшийся санфаянс тоже. Об одежде можно не говорит, уши, корпус, голову не жалели, только нос и губы берегли. Это профессиональное. Короче, Лёве досталось. Женька Тимофеев молотил его наподобие боксёрского мешка. Мощно и хуками. Другой тактики, в силу ограниченности пространства и других мешающих тел, к сожалению, применить было нельзя. Досталось и прибежавшему дирижёру. Ворвался сдуру в середину. Но там он — вот умница! — вовремя сгруппировался, чуть присел… На самом деле не сгруппировался, а испугался, ноги и ослабли… Основная махаловка над ним и прошла, не задела. Разве офицерское достоинство только чуть зацепило, так, извините, не надо было в гущу народную лезть, погонами зря сверкать. Эх, хорошо бы ему в этот момент в потолок из нагана пальнуть или из «ствола», как это в разудалых «кинах» случается, или из «калаша» веером шмальнуть, но оружия у него — слава богу! — не было, да и потолок, извините, не бронированный, мог бы и продырявиться, а там же, наверху, тоже, извините, туалет — со всем из этого вытекающим, так что…

Хорошо ли, плохо ли, но растащили дерущихся, расцепили. Главное, сняли напряжение.

И всё это, получается, старшина. Это он, гад, спровоцировал. Правильно говорят: «Слово не воробей…», «…И море когда надо поджечь можно». Точно. Хотя… А может и прав был старшина, что фитиль поджёг? Тут как посмотреть. А что? Пусть и помяли друг друга, зато напряжение как-никак сняли. И то дело. Вовремя. Столько ж нервов за последние дни накопилось. И в том и в другом случае, получается, вовремя. Молодец, получается, Константин Саныч! Мудрый мужик. Знает, что почём и что в мешках. Музыкант, потому что, трубач! Хохол, короче.

Но… Но-проблема-всё-равно-не-исчезла!

Не исчезла она, ёшь её бей! Нет.

И слава Богу, что «проблема» не исчезла. В том, ужасно плохом смысле, конечно, о котором боялись не только думать, но и вслух произносить военные музыканты, там, в России… Здесь же, в Стокгольме, всё было хорошо. Да-да, «Жив и здоров был мистер Смирнов!», и сопровождающий его мистер Ульяшов. Никто не выпрыгнул с парашютом, никто никого не похитил, не обидел, не… И вообще, всё было хорошо. Или почти всё.

Пассажирский самолёт из Москвы прилетел в аэропорт Арландо города Стокгольм вовремя. Пассажиры шумной толпой вышли, получили как и положено свой багаж, прошли таможенную очистку-осмотр… Как у наших новобранцев почти, в армии, до, извините, трусов. Это теперь везде так, по всему миру, говорят, для таможенников развлечение, и для пассажиров тоже… Так же с шумом и радостными возгласами, на ходу застёгивая пуговицы рубах, зипперы ширинок, оправляя подолы платьев, пассажиры разошлись по автобусам, микроавтобусам и прочим машинам…

Механически улыбчивый, причёсанный, в ярком галстуке, ослепительно белой рубашке, стильном однобортном тёмном костюме в светлую полоску, в блестящих чёрных туфлях, юноша, присланный Оргкомитетом конкурса, с плакатом «Mr. Smirnoff, mr Ulaichoff, Welcome!», от чего-то невостребованный, в раздумье так и остался в центре зала прилёта тумбочкой стоять. Некоторое время ещё стоял… пока не объявили о следующей группе прибывших пассажиров, уже из Франкфурта…

Рок-группа, тем временем, вместе с личным багажом (инструменты и необходимая аппаратура давно была предусмотрительно отправлена рейсом «Карго»), всеми фанатками, Санькой Смирновым, воспитателем Лёвой, возглавляемая встречающим продюсером группы австралийцем Самуилом Вайнштоком, была практически благополучно, учитывая их не очень, скажем, трезвое состояние, скорее излишне весёлое, с шумом и песнями, загрузилась в нанятый продюсером автобус.