Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Слегка.
– Это как?
– Ну как… Здрасте-здрасте… Вот и все.
– То есть отношения чисто приятельские?
– Вы знаете, кто такой Голдобов? – со значением спросил Заварзин, намереваясь пойти в атаку.
– Какая-то шишка из торговли… Он тоже пользовался вашим «мерседесом»?
– С чего вы взяли?
– Сам видел, – широко улыбнулся Пафнутьев.
– Вы видели, как Голдобов ехал в моем «мерседесе»?!
– Ага, – кивнул Пафнутьев.
– Не помню. У него своих машин хватает.
– Если вы отрицаете, я так и запишу.
– Я сказал, что не помню.
– И Ларису не помните?
– Не помню.
– И мужа ее?
– И мужа не помню.
– Так и запишем.
– Да подождите вы писать! Давайте выясним… Какая-то бестолковщина идет, у меня все смешалось!
– Будем выходить на прямую дорогу. Среди ваших приятелей есть человек по имени Олег Жехов?
– Жехов?
– Да, тот самый, который, однажды перепившись, неосторожно вывалился с балкона… Хотя некоторые утверждают, что ему помогли сорваться. Впрочем, извините. Это случайно листок из другого уголовного дела мне под руку попался. Извините. Забудем о Жехове, мир праху ему. В каких отношениях вы с Николаевым?
– А это еще кто такой?!
– Как же! Ваш работник, член кооператива…
– А, Андрей… Господи! Я же говорю – все перемешалось. А какие отношения… Он у нас работает недавно, я его толком еще не знаю. Вроде ничего парень. У нас зарплата хорошая, многие рвутся, но выдерживают требования не все. Отвыкли работать за годы Советской власти, – Заварзин улыбнулся, словно извиняясь за политическую дерзость. – А чем он-то вас заинтересовал?
– Да вот подвез меня на мотоцикле… Хорошо водит, этого у него не отнять.
– Рокер. Бывший, правда.
– Вон оно что… Тогда ясно. Он механик?
– В моторах разбирается.
– Сколько ему платите?
– Десять тысяч, – ответил Заварзин, поколебавшись.
– Неплохие деньги. Мне таких не платят. Меня возьмете? Я ведь тоже неплохой механик, а?
– С испытательным сроком.
– В чем же вы хотите меня испытывать?
Заварзин усмехнулся, достал из кармана сигареты, вопросительно посмотрел на Пафнутьева. Тот согласно кивнул – кури, дескать, не возражаю.
И допрос продолжался.
И чем больше он длился, тем более успокаивался Заварзин. Если раньше у него были какие-то сомнения, надежда отвертеться и уйти чистым, то теперь он понимал, что выход у него один – спасаться надо немедленно. Если этот увалень выпустит сегодня, уже никакие силы не заставят его снова прийти в этот кабинет. И больше всего угнетало – Пафнутьеву каким-то образом удалось связать в один узел погибшего Пахомова, его шалопутную бабу Ларису, Голдобова, этого недотепу Андрея, мелькнула даже фамилия Жехова…
Пафнутьев почувствовал перелом в настроении Заварзина. Если в начале допроса тот пытался все представить каким-то недоразумением, то теперь его поведение изменилось. Он часто задумывался, уточнял вопросы, интересовался, в какой связи и для какой такой надобности это необходимо знать следователю. Свои показания подписывать не торопился, ссылаясь на плохую память – дескать, насколько помню, если не ошибаюсь, боюсь ввести в заблуждение. Пафнутьев понял, что перелом произошел не только в настроении Заварзина, но и в ходе следствия. Можно сказать, что он раскрыл некоторые свои карты и показал, что намерения его достаточно серьезны. Теперь он наверняка столкнется с круговым молчанием, его будет подстерегать опасность куда большая, чем до сих пор. Но он и противника заставит подняться из окопов. Несколько раз Пафнутьев поймал выражение Заварзина не то чтобы угрожающее, а приглядывающееся. Да, он, похоже, успокоился. Он просто пережидал этот допрос.
Выйдя от следователя, Заварзин не увидел ни роскошного цвета своей машины, ни ее форм и даже звука захлопывающейся дверцы, которым всегда наслаждался, не услышал. И момента, когда заработал мотор, не почувствовал, хотя прежде это было одно из самых радостных его ощущений. Посмотрев в зеркало, Заварзин увидел сзади отвратительного типа, того самого, который недавно ползал вокруг мотоцикла Андрея. Теперь он совершенно откровенно, расставив тощие кривоватые ноги, фотографировал его, Заварзина.
– Во дурак-то! – воскликнул Заварзин и не удержался, подъехал к Худолею. – Слушай, как тебя там… Если нужны мои портреты, поехали ко мне домой – дам сколько унесешь!
– Нет, мне важнее мои любительские фотки. Они более подходят для уголовного дела, – Худолей тоже мог при случае произнести несколько слов из прокурорского набора.
– Для какого уголовного дела?!
– Которое находится в производстве, – не задумываясь ответил Худолей и щелкнул Заварзина, выглядывающего из машины. После этого тому оставалось только чертыхнуться. Мощный мотор в секунду вынес машину со двора прокуратуры.
Заварзин продолжал материться про себя, когда через десять минут входил к Голдобову. Он не спросил разрешения у секретарши, а на человека, который сидел в кабинете, даже не взглянул. Подошел к приставному столу, сел и положил на него тяжелые руки.
– Ну? – произнес Голдобов.
– Похоже, папаша, мы на крючке.
– У кого?
– У Пафнутьева, этого гада!
– А кто это?
– Следователь!
– Разве он еще жив?
Заварзин медленно повернул голову и встретился со спокойным, почти безмятежным взглядом Голдобова.
– Вы говорили, что его отстранят от дела?
– Его отстранили. Он просто хулиганит. Дело уже поручено другому.
– Но он меня допрашивал! Собирается допрашивать вас! И, похоже, умеет это делать. Анцышка нас дурит! Он не отстранял Пафнутьева от расследования.
– Анцышка подписал приказ. С завтрашнего дня Пафнутьев уходит в отпуск. Поэтому, если с ним что-то случится, то случится с отпускником, а не с человеком, который распутывает страшные преступления. И шума не будет. – Голдобов посмотрел Заварзину в глаза. – Мне кажется, ты чего-то недопонимаешь.
– Чего там особенно понимать… – Заварзин поднялся и, не сказав больше ни слова, вышел.
Теперь Заварзин в полной мере оценил преимущества своей машины – почти бесшумно неслась она по улицам города. Позади остался центр, пригороды и вот он уже на раскаленной пол солнцем грунтовой дороге. Заварзин остановился у самых ворот, а увидев Андрея, подозвал его.
– Садись, – он распахнул дверцу.