– Мы обязаны держаться храбро, – увещевал Торндайк миссис Хорнби, взяв ее за руку, – и не расстраивать своими скорбными лицами Рубена, на долю которого и без того выпало много страданий и который мужественно переносит суровые испытания. Еще несколько часов – и, я надеюсь, мы станем свидетелями того, что его честь будет восстановлена. А вот и мистер Энсти, который, мы уверены, сможет доказать невиновность вашего племянника.

Энсти, в отличие от Торндайка, уже надевший парик и облачившийся в мантию, важно кивнул, и мы ступили в темный холл. Полицейские в форме и сыщики в штатском запрудили входы; оборванные, грязные, со злобными лицами арестанты небольшими группами жались по углам либо сидели на скамейках, распространяя в затхлом спертом воздухе зловоние тюремных фургонов и камер. Мы поспешно протиснулись сквозь толпу и поднялись на площадку, от которой расходилось несколько коридоров. По одному из них через дверь с металлическими прутьями мы добрались до другой двери с надписью «Олд-Корт8. Вход для адвокатов и клерков». Энсти распахнул ее, и мы очутились в зале суда.

Я испытал полнейшее разочарование. Зал оказался гораздо меньше, чем я воображал, – я бы назвал его тесным, грязным и убогим. Примитивные панели, имитированные под дерево, были захватаны липкими пальцами и буквально лоснились от сальных отпечатков; стены покрашены в ядовитый серо-зеленый цвет; скамьи, покрытые жирными пятнами, выглядели так отвратительно, что нам стало противно на них садиться; щелястый дощатый пол, кажется, не мыли уже с полвека. Лишь обитый красной байкой и увенчанный королевским гербом балдахин над креслом судьи, алые подушки да большие круглые часы с позолоченным профилем, тикавшие с тяжеловесной важностью, придавали этому месту некоторое достоинство.

Следуя за Энсти и Торндайком, мы с дамами расположились в третьем ряду на скамье, предназначенной для адвокатов, и принялись озираться по сторонам. Два наших ученых друга уселись в первом ряду напротив центрального стола, за которым справа восседал юрист – видимо, представитель обвинения, – погруженный в лежавшие перед ним бумаги, содержавшие материалы по делу. Прямо перед нами возвышались одно над другим места для присяжных. В той же части зала находились скамьи для свидетелей, правее над нами – кресло судьи, а под ним – сооружение, напоминавшее церковную кафедру или конторку с металлическим ограждением: там стоял судебный клерк в сером парике и очинял перо. Слева я увидел зарешеченную скамью подсудимых, очень длинную и широкую, над ней, почти под потолком, – галерею для зрителей.

– Какое ужасное место! – воскликнула Джульет, сидевшая между мной и миссис Хорнби. – Грязь, мерзость – хуже, чем в могиле. Это выгребная яма – другого названия не подберешь.

– Да, – ответил я, – преступники, увы, нечисты не только морально: куда бы они ни пошли, везде оставляют за собой самую настоящую, физически осязаемую грязь. Я слышал, на скамьях скапливается столько заразы, что время от времени их устилают лекарственными травами; этим же, по-моему, объясняется обычай украшать стол судьи букетиком цветов в качестве средства, якобы предохраняющего от тифа.

– Господи, и наш Рубен будет сидеть в этой клоаке наряду с теми потерявшими человеческий облик типами, каких мы видели внизу в холле, – с горечью вздохнула она и посмотрела в сторону скамьи, где громко галдели репортеры, возбужденные перспективой сенсационного дела.

Вверху на галерее раздался топот, и над деревянным парапетом стали появляться головы зрителей. Несколько младших адвокатов гуськом проследовали на свои места неподалеку от нас. Мистер Лоули и его клерк уселись на скамье для поверенного со стороны защиты, приставы устроились под скамьей для присяжных, старший офицер полиции – за столом возле скамьи подсудимых, а инспекторы, сыщики и простые полицейские столпились в дверях.

В зале внезапно зашушукались, дверь позади помоста распахнулась, барристеры, солиситоры и зрители встали. Первым вошел судья, за ним лорд-мэр, шериф и другие чиновники – все в мантиях, полагавшихся им по должности и придававших фигурам весьма живописный вид. Помощник секретаря уселся за столом перед помостом, адвокаты прекратили разговоры и уткнулись в бумаги. Судья величественно опустился в кресло, со зрительской галереи донеслись перешептывания – наконец зал затих, все взоры устремились на скамью подсудимых.

Через несколько мгновений за ограждением показался Рубен Хорнби в сопровождении надзирателя – оба выросли, как из-под земли. Шагнув к решетке, Рубен остановился и спокойно, с полным самообладанием и некоторым любопытством оглядел зал. На секунду взгляд его задержался на друзьях и доброжелателях, сидевших на нашей скамье; легчайшая улыбка промелькнула на его устах, после чего он отвернулся и больше ни разу за весь процесс не посмотрел в нашу сторону.

Помощник секретаря поднялся с места и, глядя в обвинительный акт, лежавший перед ним на столе, произнес, обращаясь к заключенному:

– Рубен Хорнби, вы обвиняетесь в том, что девятого или десятого марта похитили драгоценные камни, а именно алмазы, принадлежащие мистеру Джону Хорнби. Вы признаете свою вину?

– Нет, я невиновен, – твердо заявил Рубен.

Клерк, записав ответ, продолжил:

– Джентльмены, чьи имена сейчас прозвучат, образуют жюри присяжных для рассмотрения дела Рубена Хорнби. Если, господа, вы желаете заявить отвод кому-либо из них, сделайте это до того, как кандидат принесет присягу.

Началась утомительная процедура приведения жюри к присяге; представители обвинения и защиты, разложив документы, готовились к выступлению, а судья оживленно беседовал с чиновником в мантии, отороченной мехом.

Церемония показалась мне странной: то ли торжественной, то ли, наоборот, гротескной – чем-то средним между церковной службой и комической оперой. Зрители откровенно скучали, и в зале возобновился гомон, заглушаемый клерком, изо всех сил выкрикивавшим имена присяжных. Как только очередной из них вставал, похожий на жреца судебный пристав в черной мантии выходил вперед и протягивал ему Библию. Присяжный брал ее в руки, а пристав, как священник в храме, басил на весь зал:

– Сэмюэл Сеппингс!

– Я самый! – поднялся какой-то субъект в одежде чернорабочего и вытянулся перед приставом по струнке, прижимая к груди Библию.

– Клянитесь честно и беспристрастно, принимая во внимание все рассмотренные в суде доказательства, как уличающие подсудимого, так и оправдывающие его, разрешить дело по своему внутреннему убеждению и совести, не оправдывая виновного и не осуждая невиновного, – так, как подобает свободному гражданину и здравомыслящему человеку, – и вынести справедливый вердикт. Да поможет вам Бог!

– Клянусь!

– Джеймс Пайпер!

Встал другой субъект, по виду мелкий торговец, взял Библию, и монотонное «церковное» гундошенье возобновилось.

– Если эти гнусавые причитания сейчас же не прекратятся, я закричу, – прошептала Джульет. – Почему присяжные не могут все разом дать клятву и покончить с этим?