– Ах, ты бы попросил! А ну-ка, извольте вывернуть карманы, господин коллежский асессор! Что-о? Выполнять! Все на стол выкладывай!

Через полминуты на краю стола выросла целая куча содержимого карманов: три нераспечатанные карточные колоды и одна распечатанная, плоская фляжка с характерным содержанием, карманный альбомчик со срамными фотографиями, кошелек с мелочью, несколько револьверных патронов, затушенные сигарные окурки и пухлый блокнот.

– Все? – грозно поинтересовался губернатор. – Что ж, очень мило! Очень и очень!

Взяв наугад распечатанную колоду карт, брезгливо осмотрел, швырнул на пол.

– Не многовато ли тузов в одной колоде, господин смотритель? – насмешливо спросил он. – Целых восемь! А позвольте поинтересоваться, с кем вы обычно играете? Предупредить бы людей надобно, что с вами ухо востро держать требуется! Впрочем, рыбак рыбака видит издалека! Не сомневаюсь, что у ваших партнеров «крапа» за пазухой не меньше! А записок-то, записок в Колониальный фонд заготовлено! Чтобы время не терять, я правильно понимаю? «Выдать подателю сего 1 (одну) бут. водки. Тирбах». имеющий прямое отношение к вашей службе, и я тотчас же извинюсь перед вами!

Генерал гадливо смахнул на пол все имущество Тирбаха, использовав для этого какой-то судебный справочник.

– Я вас более не задерживаю, милостивый государь! Ни в своем кабинете, ни на службе вообще! С-ступайте! Но если мне через половину часа не доложат, что господам докторам вами принесены самые искренние извинения, что они удовлетворены и готовы приступить к своим обязанностям, – смотрите, Тирбах! Вон! И мусор свой извольте подобрать с пола!

⁂

Шурка-Гренадерша встретила свою жиличку так, будто ничего и не случилось – разве что поклонилась чуть ниже обычного. Всплеснула руками:

– Ахти мне! А я и не ждала тебя нынче, Софья Ивановна! Ничего не покупала, ничего не готовила… Ну, я чичас на базар сбегаю, может, курочку куплю. Али рыбки свежей желаете, Софья Ивановна? Рябчиков у Трофима спросить? Он, кажись, вчера вечером из тайги вернулся…

– Что найдешь, то и неси! – Сонька прошла на свою половину избы, устало повалилась на кровать. – Погоди-ка, Шурка! Записку напишу сейчас, прежде базарчика в вольную тюрьму занесешь. Требуется мне людишек моих позвать. Один – Пазухин. Помнишь такого? Черношея покличь… И водки купи, бутылки две: на сухую мои дружки разговаривать не любят!

⁂

– Сему-то видела, говоришь? – Пазухин опрокинул полстакана водки, кинул в рот щепоть прошлогодней квашеной капусты, пожевал. – Чего он делать думает?

– А чего ему думать? Лежит, ждет, пока раны затянутся. Думать потом надо будет – как «свиданьица» с Комлевым избежать…

Сама Сонька выпила полрюмочки, аккуратно обгладывала куриную ножку. Вместо салфетки косточку платочком обмотала. Весь свой разговор в лазарете она корешам Блохи пересказывать не стала: ни к чему им про «слам» подробности знать. Знать-то знают – тот же Черношей наверняка у Митеньки-студента все про карту выпытал, прежде чем борцом попотчевать. Ну, про сумму, которую норвежец отвалил лжегубернаторше за «ее участок» и Митенька, положим, не знал. Но догадаться нетрудно: не за стакан семечек золотоносные участки продают! Про карту с участком слушок по всей каторге пошел.

Червонец про Махмутку знает – сам зарезал, сам помогал Соньке карманы и прочие нычки татарские обшаривать, деньги искать. Долю свою Червонец за Махмутку получил, но варнаки народ лихой: не погнушается и у бабы ее долю отобрать при случае.

Пока Сема рядом был, Соньке, конечно, спокойнее жилось. Но время Блохи, похоже, кончилось: очень Соньке не понравилось, что тот дележа требует. А делиться ей не хочется!

Время пока у нее есть: не меньше месяца Блохе с простреленной в двух местах ногой в лазарете пребывать. Потом на «кобылу» ляжет – как бы его ни «гладил» палач плетью, еще с полмесяца все равно отлеживаться ему придется.

Вот и мелькнула у Соньки нынче утром, пока они с Семой насчет «слама» спорили, мыслишка одна. А не приплатить ли палачу, чтобы запорол он обнаглевшего Семушку до смерти? Комлеву-то все равно: что закажут, то и исполнит.

Но вот получится ли? Дали бы Семе сотню плетей – это смерть верная. А с сорока помрет ли? Подловато, конечно, старых друзей смерти лютой предавать – а что ей, слабой женщине, еще делать прикажете?

Сема – умный. И время у него тоже есть: пока лежит, все варианты просчитать может, в том числе и этот. Сам вставать пока не в силах – но вполне способен позвать к себе корешков, дать им поручение. Найдут где-нибудь коляску с лошадкою, увезут Соньку на место поимки, пытать начнут – и все расскажешь! Потому как жизнь – любого «слама» дороже.

Сонька вздохнула, разлила гостям остатки водки. Сему, стало быть, опередить надо. И новое дело искать…

Пазухин икнул, от стола ушел, сел на подоконник, стал высматривать за окном что-то. Тоже мужичок не дурак, глаз с него спускать нельзя.

– Что ты, Витюша, все там высматриваешь?

Пазухин хмыкнул:

– А ты, Сонька, обратила внимание, что хозяйка твоя, как только мы сюды приходим, в сараюшку завсегда уходит?

– Погреб там у нее, Витюша…

– Погреб, говоришь? – Пазухин соскочил с подоконника, вплотную подошел к Соньке, за плечи обнял и зашептал в самое ухо: – А еще я заметил, подружка, что выскакивает она из того погреба аккурат тогда, когда мы деловые разговоры заканчиваем и расходиться собираемся…

– Не замечала. Да и что с нее взять, с убогой? – лениво отмахнулась Сонька, а сама, сделав предупреждающий знак гостям, стала внимательно половицы под ногами осматривать. Она тоже давно приметила, что шорохи и шум из подполья раздаются порой совсем не мышиные. Она нарочито закашлялась. – Накурили в избе, ироды, дышать нечем! Пошли хоть на крылечко выйдем, воздухом подышим.

На крылечке дружески пихнула Пазухина в бок:

– А ты молодец, глазастый! Я завтра ее куда-нибудь пошлю, а сама погребок ее проверю.

– Давай я сам сейчас туды нырну и погляжу, чего там Гренадерша высиживает! – предложил Черношей, поигрывая ножом.

– Уймись! Не уйдет это от нас, – успокоила его Сонька. – Ты лучше скажи: у кого в посту, кроме как на казенной конюшне, коляску с доброй лошадью одолжить можно?

Черношей немного подумал, назвал несколько имен – все бывшие майданщики, вышедшие на поселение.

– А зачем тебе? – спросил Пазухин. И тут же толкнул слегка в плечо. – Гляди, гляди, Гренадерша из сарайки своей вылезает!

Шурка-Гренадерша, действительно, вышла из сараюшки с каким-то тазом, накрытым тряпицей, накинула на пробой замок. И, не глядя на жиличку и ее гостей, косолапо пошла в избу.

– Зачем, спрашиваешь? Надо мне как-нибудь после утренней проверки сгонять на то место, где нас с Семой поймали. Понимаешь, успела я спрятать там одну вещицу… Быстренько: туда – обратно, пока меня в посту не хватились. Ногами не добечь: верст тридцать в один конец!