К моему удивлению, отчетность оказалась деловой и начиналась, согласно первому балансу, в 1976 году. Текущий остаток на счету составлял — у меня глаза на лоб полезли — двадцать три тысячи семьсот пятьдесят фунтов и одиннадцать пенсов .

— Фло Клэнси! — задохнулась я от удивления. — Чем же, черт возьми, ты занималась?

Я схватила следующий конверт из быстро уменьшающейся стопки. Он был длинный и узкий, с именем адвоката на Касл-стрит, контора которого находилась недалеко от «Сток Мастертон». У меня дрожали руки, когда я вытаскивала плотные листы кремовой бумаги, сложенные лицевой стороной внутрь. Это был «Акт о собственности», датированный мартом 1965 года, написанный витиеватым юридическим языком, который понять было довольно трудно. Мне пришлось прочесть первый параграф трижды, прежде чем до меня стал доходить смысл.

Фриц Эрик Хофманншталь, далее именуемый Первой Стороной, от ДОМА НОМЕР ОДИН ПО ПЛОЩАДИ УИЛЬЯМА, ЛИВЕРПУЛЬ, настоящим передает свое право аренды на часть недвижимости ДОМ НОМЕР ОДИН ПО ПЛОЩАДИ УИЛЬЯМА, далее именуемый Подвальным Помещением, в пользу мисс Флоренс Клэнси, далее именуемой Второй Стороной, проживающей в настоящее время в упомянутой части недвижимости, сроком на сто лет…

Неудивительно, что никто не приходил взимать квартплату. Фло была владелицей квартиры, купленной на правах аренды[9]. Мой мозг работал с перегрузкой. Фриц Эрик Хофманншталь! Фло работала в прачечной Фрица; мистер и миссис Хофманншталь проводили выходные на острове Мэн раз в месяц в течение более двадцати лет.

— Ох, Фло! — прошептала я. Я взяла фотографию, снятую возле прачечной почти шестьдесят лет назад; Фло, с ее удивительной улыбкой, и мистер Фриц, обнимающий ее стройную талию.

Я понятия не имела, почему мне вдруг захотелось плакать, но мне было трудно сдерживать слезы. У меня было такое чувство, будто я знаю о Фло все, что только можно о ней знать: любовник, погибший на «Тетисе», ребенок, которого отдали другой женщине, военные, с которыми она занималась любовью в этой вот квартире. Теперь мистер Фриц…

И все же чем больше я узнавала о Фло, тем загадочней она становилась. Мне хотелось проникнуть в ее душу, узнать, как она переживала все эти трагедии и любовные истории своей жизни, но поздно, слишком поздно. Даже Бел, которая дружила с ней всю жизнь, не знала того, что знала я о ее подруге. Хорошо, что именно мне довелось разбирать ее бумаги, думала я. От меня ни одна живая душа об этом не узнает.

Разумеется, мне придется рассказать о деньгах и о собственности. Тут меня осенило, что при таких обстоятельствах Фло почти наверняка оставила завещание.

Охваченная любопытством, я уже собиралась вернуться за письменный стол, когда открылась дверь и вошел Том О'Мара. Он, как всегда, мрачен и неулыбчив, а в своем длинном черном плаще похож на темного зловещего ангела.

У меня перехватило дыхание, я протянула к нему руки, а он стоял в дверях и смотрел на меня.

— Я из-за тебя забросил клуб, — произнес он обвинительным тоном, — забросил семью. Я каждый день, каждую минуту думаю о тебе, ты у меня из головы не выходишь. — Он снял плащ и бросил на диван. — Ты просто сводишь меня с ума.

— Я тут скоро все закончу, потом вернусь домой в Бланделлсэндс. Ты же не захочешь ездить так далеко, чтобы меня увидеть.

— Я бы проехал всю страну, чтобы быть с тобой.

Мне хотелось, чтобы он замолчал, обнял меня и отнес в спальню. Я забыла про Джеймса, про Фло, про «Сток Мастертон». Все, чего я желала, желала больше всего на свете, — чтобы он погрузился в меня.

Том весь встряхнулся — грациозно, как кот.

— Думаю, я в тебя влюбился, но я этого не хочу. — Он вытер влажный лоб рукой. — У меня такое чувство, словно меня околдовали. Я хочу держаться от тебя подальше, но не могу.

— Я знаю, — прошептала я.

Он мне не нравился, я не могла с ним разговаривать, он был грубый, бесчувственный негодяй. Но меня тянуло к нему так, как не тянуло до сих пор ни к одному мужчине.

Мы любили друг друга неистово, безумно, без всяких нежностей, но со страстью, лишавшей нас дара речи. На следующее утро, когда я проснулась, Том еще спал, обнимая меня за талию. Я хотела ускользнуть, убежать, потому что мне вдруг сделалось страшно. Вместо этого я повернулась и погладила его по лицу. Он открыл глаза и прикоснулся ко мне. Мы были связаны друг с другом так, что не убежишь.

1962

Иан, сын Салли и Джока, умер так же, как и жил: тихо и мужественно, без суеты. Ему было шестнадцать. Похороны проходили в удушливо жаркий июльский день, в часовне крематория было много людей. Оплакивающие опускались на колени и вставали, когда им говорили, их движения были замедленными и вялыми, лица лоснились от пота. Всюду цветы, и их сладкий тошнотворный аромат заполнял все вокруг.

Фло стояла позади, обмахиваясь сборником церковных гимнов. Она не любила похорон, хотя кто в здравом уме их любит? Последний раз она присутствовала на похоронах Джоанны и Дженнифер Холбрук. Джоанна умерла во сне, а следующей ночью к ней присоединилась и сестра. Но все-таки близнецам удалось прожить на этой земле более восьми десятков лет, а вот Иан… Фло отвела взгляд от гроба с крестом из красных и белых роз. Гроб был маленьким, потому что Иан был ростом не больше десятилетнего ребенка, и всякий раз, когда Фло смотрела на него, ей хотелось разрыдаться.

Она сожалела о том, что не попросила мистера Фрица или Бел пойти с ней. Она здесь почти никого не знала, кроме Салли и Джока. Грейс, их дочь, росла холодной, равнодушной девочкой, вечно недовольной тем, что ее несчастному брату уделяют столько внимания и заботы. Она стояла у передней скамьи рядом с отцом и откровенно скучала. Она отнюдь не выглядела расстроенной и даже не надела черное, — на ней было розовое летнее платье со шнурком на шее.

Фло подумала, что женщина, стоявшая на коленях, закрыв лицо руками, по другую сторону от Грейс, должно быть, умирает от жары в черном шерстяном платье с длинными рукавами. Потом женщина подняла голову и что-то прошептала девочке.

Марта.

О Боже! Иссохшее морщинистое лицо делало ее старухой. Она добилась столь желанной приставки «миссис» перед фамилией и родила чудную дочку, но, судя по ее лицу, от всего этого она не стала более счастливой. Не помогла и прекрасная новая квартира в Киркби, куда она переехала несколько лет назад, после того как Эльза Камерон покончила с собой, засунув голову в газовую печь. Вероятно, счастье живет в душе, является неотъемлемой частью ее, и не важно, какие события происходят во внешнем мире. Некоторые люди, и Марта принадлежала к их числу, рождаются несчастными.

«Вот я счастлива, по крайней мере, снаружи, — говорила себе Фло. — Я умею видеть хорошее в жизни. Я счастлива с мистером Фрицем, и мы с Бел по-прежнему прекрасно проводим время, хотя нам обеим уже за сорок, — но как бы хотелось быть на двадцать лет моложе. Мне нравится ходить в «Пещеру», действительно нравится, и слушать "битлов" живьем».