— Ну, чисто теоретически, — мне послышалось ехидство в его голосе, — я сижу в подвале, в антимагическом ошейнике и на цепи, ты в таком же положении в спальне своего приятеля, и сбежать у нас нет никакой возможности. Так?

— Так.

— Дальше. Мы понятия не имеем, кто этот дракон, который им помогает, есть ли предатели среди эльфов и кто конкретно из людей вкурсе. Так?

— Так, — снова вздохнула я.

— Не знаю, как ты, а лично я вижу только один выход.

— И какой?

— Не сопротивляться.

— В смысле? — офигела я, услышав ментальный смех эльфа.

— У нас будет только один шанс сбежать и расстроить их планы — это во время проведения обряда. Заодно разглядим всех врагов.

— А не опасно? И вообще, как ты это представляешь? У нас обоих магия заблокирована!

— Ну, как минимум, нас должны искать. А там посмотрим. К тому же, другого выхода просто нет, — мы замолчали. Да, конечно, Дан прав, сейчас бежать толку нет, но и надежды, что мы сможем выбраться на месте тоже не прибавляется. Давно я не чувствовала такой неуверенности в завтрашнем дне…

— Аэлин, — вдруг позвал меня Дан, в мысленном голосе которого явно слышалось легкое смущение. Вот странно, при телепатии скрывать эмоции было значительно труднеее, — а ты… как ты себя чувствуешь?

— Нормально, — не совсем поняла я.

— Я имею в виду, тебя там не… не трогали? — голос эльфа дрогнул. Тревога и страх, что мне причинили боль, окатили теплой волной, заставив улыбнуться. Все-таки это так прекрасно, когда тот, кто волнует тебя, волнуется о тебе.

— Нет. Меня кормят, вежливо запирают в комнате и не трогают.

— А этот твой приятель? — в голосе слышалось подозрение.

— Калим… Нет, пока он меня не тронул. И я думаю, что смогу удержать его до предполагаемой свадьбы… — в голосе скользнула неуверенность, и Дан ее ощутил.

— Значит, уже… — прошипел он, — я убью его, — от уверенности, зазвучавшей в его голосе, меня даже передернуло.

— Дан, не надо… может, он не виноват… — я и сама не поняла, зачем оправдываю бывшего приятеля, хотя несколькими минутами ранее сама не хотела его оправдывать, — возможно, он такой, потому что под контролем отца…

— Аэлин, если он тебя хоть пальцем тронет, я его убью. И мне плевать, под чем он там находился.

— Дан, так нельзя. А если он не отдает отчета своим действиям?

— Аэлин, а если мужчина по-пьяни насилует девочку, ты тоже будешь так снисходительна?

— Это другое! — возразила я, тряхнув головой.

— Почему? Нет, дорогая, это то же самое. Под любым воздействием каждый ведет себя в меру своей испорченности. Один пьяным ложится спать, другой начинает философствовать, третий веселиться, а четвертый лезет в драку. Так и тут. Он может начать ухаживать за тобой и дарить цветы, а может и изнасиловать. Понимаешь?

— Да… — медленно протянула я.

— Хорошо. Другое дело… — он замялся, и меня окатила волна боли и тревоги, — другое дело, если ты сама захочешь… тогда я… я…

— Что? — не выдержала я молчания.

— Не знаю я! — он словно выкрикнул это. И пропал. Я буквально почувствовала, как между нами выросла стена, и мне это не понравилось. Стало как-то холодно и пусто, а еще одиноко. Кажется, я теперь понимаю, почему Альтеры практически в ста процентах случаев остаются с эссирами. И дело не только в силе их чувств, а в том, что ты ЗНАЕШЬ, что ОНИ ощущают. Как можно причинить боль, если в тебе как зеркале, отразится все. То же самое, как смотреть в глаза щенку или котенку… совесть не повернется. Эссиры абсолютно беззащитны перед Альтерами, но и Альтеры просто физически не в состоянии причинить им боль.

Все это моментально пронеслось у меня в голове, озаряя пониманием. Вот, значит, как…

— Дан, — осторожно позвала я, но в ответ услышала лишь молчание. Ну и ладно. Все равно скоро Калим придет, и лучше мне в это время не отвлекаться на эльфа.

Калим пришел уже под вечер, чем-то сильно не довольный. Я молча сидела в кресле, даже не пытаясь начать разговор. А, собственно, зачем? В конце концов, я все-таки пленница, которую собираются принести в жертву!

— Пошли.

— Куда? — я даже не пошевелилась.

— На ужин, — парень поморщился, — отец приглашает.

Делать нечего. Я поднялась и приняла протянутую руку. Пусть так, я готова потерпеть.

— Лина, о чем ты задумалась? — наконец прервал он молчание.

— Считаешь, мне не о чем? — скептически вскинула я бровь. — О бренности существования. Возможно, мне осталось всего пару дней… вот, вспоминаю, какие грехи надо замолить.

— Лина! — поморщился парень, — сколько раз тебе говорить, что никто тебя убивать не собирается.

— Угу, только не факт, что вы сумеете справиться с эшартом, и он не высосет меня досуха.

— Не волнуйся, отец профессионал, — я только фыркнула. Тоже мне, успокоил!

Дальнейшую дорогу до зала мы молчали. Калим злился на мое недоверие, а я не принуждала себя к тягостному общению. Зал, в котором была столовая, просто поразил меня своей белизной. За все время пребывания в замке, я привыкла к его готично-средневековой обстановке — везде камень, серые, черные и красные оттенки, гобелены на стенах, а тут… Золотистый паркет с серебристым рисунком, высокий белый потолок, стены, отделанные охристо-бежевой рейкой, яркие картины цветов и пейзажей, магические кристаллы белого цвета, и большой стол с белоснежной скатертью и серебром. Стильно, красиво, светло и уютно, и так непривычно. Я даже сама не понимала, насколько меня давила мрачная атмосфера замка. Здесь же, я впервые за все время пребывания, вздохнула свободно.

— А, дети, проходите, садитесь! — раздался радостный голос Ильи. Что, поиграем в семью? Калим выдвинул стул по левую руку от отца, а сам сел по правую. Кинув взгляд на стол, я вдруг внезапно поняла, что голодна. Холодное мясо, горячее нечто, несколько салатов, что-то заливное, рыба, фрукты, хлеб. Есть хотелось, но я реально опасалась, что мне что-нибудь подольют, поэтому начала есть то, что вызывало меньше всего опасений. Мясо, хлеб, фрукты, вода… Я ела быстро, скосив глаза, на то, что выбирают соседи.

— Вина? — сладко улыбаясь, предложил Илья.

— Нет, благодарю, — покачала я головой.

— Боишься, отравим?

— Отец! — вскинулся Калим, но я спокойно отреагировала на поддевку.

— Ну, может, и не отравите, но вполне способны подлить какую-нибудь гадость.

— Лина! — это уже относилось ко мне, в ответ ему было легкое пожатие моих плеч и смех Ильи.

— Нет, сын, все правильно. Учись! Осторожность, смелость и правдивость. Я горжусь твоим выбором! Умница, дочка. Да, привыкай называть меня папочкой! — меня чуть не перекосило от подобного обращения. Да я даже Рагнаранта так стала называть только через пять лет, а этого… слов нет, как его обозвать, я уж, тем более, никогда так его не назову!