Даже тогда угадывалась бесчестность плана. Атаковать Египет полагалось Израилю, а затем Британия и Франция «вмешивались» в конфликт и оставляли там вооруженный корпус для поддержания мира, охлаждения страстей и восстановления функций Суэца. У Израиля для таких действий имелись некоторые причины, у прочих агрессоров – только предлоги. Кроме того, весь план сильно зависел от поддержки Соединенных Штатов. Черчилль, возможно, сумел бы убедить США, но и ему пришлось бы черпать из очень глубокого колодца уважения. Иден не смог, а жажда сокрушить Нассера ослепила его настолько, что он не заметил совершенно очевидных знаков американского неудовольствия. США при каждом удобном случае утверждали свое неприятие любых действий, попахивающих европейским колониализмом, и Эйзенхауэр наотрез отказался помогать в суэцкой авантюре. И тогда эта бесплодная затея была окончательно проиграна. Британско-французским частям, продвигающимся вдоль канала, приказали прекратить огонь.

На позорный провал отреагировали по-разному. Люди, которые никогда не морочили себе голову имперскими заботами, вдруг задумались, почему это Britannia invicta[89] вдруг потерпела поражение. Иден пытался все нахально отрицать, но тут у него случился сердечный приступ – несчастье, которое многие приписывали не столько Божьей воле, сколько удобству момента. Возможно, они были правы, и опасность угрожала его жизни не столь сильно, как предполагали врачи. Премьер-министр так никогда и не отрекся от своего решения относительно Суэца. Вероятно, зайдя настолько далеко, он отрезал себе пути к отступлению. Иден не был глупцом, однако взгляд ему застилал страх прослыть слабаком. Черчилль предвидел это и опасался за своего преемника: «Бедный Энтони» – таков был его вердикт. Как бы то ни было, 9 января 1957 года Иден ушел в отставку.

И хорошо, что так. Империя, которую он знал и любил, истекала кровью. Мау-мау в Кении продолжали сражаться, несмотря на арест и казнь их лидера. По-прежнему дрались бойцы ЭОКА на Кипре. А 6 марта 1957 года получила независимость Гана, предопределив конец британского колониального правления в Западной Африке. Суэцкий кризис часто рассматривается как время развала Британской империи, но это не так – ее расшатала еще Вторая мировая. Однако Суэц стал тем периодом, когда все вдруг ощутили отсутствие некоторых вещей, до сих пор не ценившихся по достоинству.

Потеряв империю, Британия должна была найти новую силу и «заслужить доверие» – где-то на других аренах. Колдер-Холл, конечно, начал работу в мирных, или, по крайней мере, нейтральных целях, но гонка ядерных вооружений продолжалась. 15 мая 1957 года Британия произвела испытание своей первой водородной бомбы. Битва за это достижение принесла много боли всем, независимо от политических убеждений. Черчилль, повидавший на своем веку больше войн, чем коллеги, пришел в ужас от этого новейшего изобретения.

Строительство домов и развал империи, заботы о старых и молодых, прием гостей, которых раньше Англия рассматривала лишь как слуг или рабов, – много чем была занята страна. Среди прочего стояла насущная проблема организации передвижения своих граждан. Вдохновляясь как американским, так и немецким примером, правительство проложило первое скоростное шоссе. 5 декабря 1958 года открыли трассу М6, Престонский объезд, негласно положив начало «эре магистралей». В 1959-м вступила в действие M1. Автомагистрали приобретут почти мифические коннотации и станут этаким волшебным центром притяжения, совсем как Темза в былые времена.

* * *

Назвать военную повинность «обрядом инициации» было бы упрощением и введением в заблуждение. Да, многие считали ее бессмысленным перерывом в жизни, крадущим у призывников ценные годы, которые можно было бы потратить на работу и веселье. А другие видели в ней будоражащее начало взрослой жизни с другим уровнем ответственности. Как бы то ни было, избежать ее почти никому не удавалось. Нация, только что пережившая войну, все так же нуждалась в твердости хребта и гибкости мускулов. Всеобщая воинская повинность – типичный пример того, как временная чрезвычайная ситуация может повлечь за собой постоянные радикальные перемены. Британия по-прежнему имела обязательства хранить мир в Европе, должна была поддерживать союзников и защищать границы империи. Саму идею продвигали как некий обмен на все преимущества социального государства. Однако союзники оказались ненадежными, а империя – несостоятельной.

Сама военная подготовка стала суровее, чем в годы войны, – ведь наряду с остатками империи следовало защитить иллюзию. Громкие или затаившиеся, но опасности подстерегали кругом, и все еще прославленная британская армия должна была отвечать на них. В любом случае Британии требовалась здоровая молодежь, чтобы не вышло как с тедди – бестолковыми и непокорными. На самом-то деле, теды на службе расцветали. Волосы, конечно, представляли проблему, но их можно спрятать. Да и вообще стиль тедов – единственное, к чему реально могли придраться офицеры-инструкторы. Один из них замечал: «Мы в ВДВ гордые ребята, и чувствуем, что эти новые моды, популярные у некоторых парней, как-то вредят общей репутации».

Иные современники оказались менее предсказуемы. Среди тех немногих, кто искренне оплакивал отставку Идена, были четверо молодых людей, чей юмор в одночасье создал новую альтернативную традицию. Согласные Идена, отсекаемые его торчащими передними зубами, сменились вялыми гласными Гарольда Макмиллана, куда менее пригодными для имитации. The Goons (болваны, балбесы), короли радиокомедии 1950-х, должно быть, разочарованно вздохнули, узнав новости о вступлении в должность нового мягкого и душевного премьер-министра. Когда-то они сошлись вместе над фруктовой лавкой в Шепердс-Буш (район Западного Лондона), и их разномастное происхождение настолько же трудно представить, насколько трудно представить саму эпоху. Майкл Бентин был из старых итонцев, Питер Селлерс – еврейский мальчик из Масуэлл-Хилл (пригород к северу от Лондона), Гарри Сиком – валлиец, а Спайк Миллиган вообще родился в Индии, где его отец служил в армии в чине капитана.

В отличие от более поздних комиков Goons не имели интереса ко всякого рода двусмысленностям и инсинуациям, равно как и к сексуальной проблематике любого рода. Это была комедия в традициях Бена Джонсона или драматургов эпохи Реставрации, с той разницей, что персонажи шоу проявляли не просто эксцентричность, а ощутимое безумие. Нации хватало воодушевления и возможностей, но слишком мало – в виде целительного сумасбродства, которое теперь поставляли широкой публике Goons: к примеру, в их мире, чтобы оформить страхование жизни, человеку всего лишь надо было «стать покойничком». Отдельно радовали имена. А Дэнис Бладнок, всегда списывающий проблемы с пищеварением на «яйца с карри», ни о чем не рассказывает, но все время выступает с предложениями. И эта комедийная передача шла по радио, летела по невидимым волнам, которые наконец несли что-то более живительное, чем бодрая пропаганда и бесконечная органная музыка. Голоса – вопящие и ноющие, грохочущие и канючащие – наполняли ваш дом свежими и своенравными ветрами из всех пределов.

* * *

В самой идее послевоенного консенсуса кроется забытая ирония: он создавался под эгидой и лейбористов, и консерваторов.