Гхэ почувствовал не то чтобы возмущение, скорее недоумение. Он все время думал, будто утраченные воспоминания были той частью его сознания, что умерла прежде, чем бог-Река пришел ему на помощь и превратил в вампира. Он все еще был уверен в этом, потому что многие знания, которых он лишился, помогли бы ему в выполнении его миссии. Например, тогда в Ноле он не узнал знакомого джика, и необходимость убить того из-за провала в памяти ускорила нападение жрецов храма Ахвен. Но если он все еще забывает события, недавние события… От этой мысли Гхэ поежился. Что из известного ему соответствует действительности?

И наконец Гхэ удалось поймать ускользающее воспоминание. Теперь он вспомнил, кто такая Ли, вспомнил, что любил ее и верил ей, как никому другому. Забыв Ли, он по неведению убил ее. Почему бог-Река допустил это?

Боль от возвращенных воспоминаний о Ли едва не убила Гхэ вернее той заколдованной стрелы, что пронзила его сердце; однако раскаяние, как и страсть, быстро остыло в нем. Гхэ подумал, было ли такое охлаждение чувств его собственным свойством или же и это сделано за него…

В конце концов, какая разница? Имеет значение только одно: найти Хизи; все остальное — просто отвлечение. Тоска Гхэ по Хизи стала теперь почти безумной, хотя он и не мог бы с уверенностью сказать почему. Он должен заполучить ее, свою дочь, свою нареченную.

На этот раз такая странная мысль ничуть его не смутила.

«Трус, трус, трус», — выбивали по песку пустыни копыта Тьеша. Перкар так сильно закусил губу, что в конце концов почувствовал вкус крови.

«Куда мы направляемся?» — спросил Харка.

— Отобрать нечто, что у меня украли. И убить вора.

«Это загадка, а не ответ».

— Ты — мой меч. Я вовсе не обязан отвечать на твои вопросы.

«Ты только что в течение пяти дней спал на пороге дамакуты смерти. Что бы ты ни собрался делать, тебе следует подождать, пока у тебя не прояснится в голове».

— Не думаю, чтобы у меня особенно прояснилось в голове, — прорычал Перкар. — И вообще, хватит с меня. Я просто хочу жить дома, вместе с отцом и матерью, ухаживать за скотом. Почему все беды свалились на меня? Что я такого сделал?

«Пролил кровь в поток, где живет твоя богиня. Дал клятву. Убил Эшару, мою хранительницу. Предал Капаку и свой народ…»

— Хватит, хватит, — воскликнул Перкар. Слезы текли по его лицу. — Я знаю все это. Я только хочу сказать… — Он ударил Тьеша пятками, и конь, рванувшись вперед, споткнулся и едва не упал. Перкар с трудом удержался в седле.

«Полегче, — остерег Перкара Харка. — Я могу помочь видеть в темноте тебе, но не твоему коню».

— Так у нее было имя? — выдохнул Перкар.

«Конечно, у нее было имя».

— И оно тебе известно?

«Она была моей хранительницей».

— Ты никогда мне этого не говорил.

«Ты никогда не хотел этого знать. Не хочешь и сейчас».

— Верно, — с яростью прошептал Перкар. — Не хочу. Никогда ничего не говори мне о ней.

Перкар неохотно пустил Тьеша шагом; скакать рысью, по крайней мере пока они не доберутся до более открытой и ровной местности, было нельзя. Теперь уже недолго. Небо на востоке начало розоветь, значит, скоро Тьеш сможет видеть.

«Куда мы направляемся?»

Перкар постарался взять себя в руки, прежде чем решился ответить.

— Я, можно сказать, на гребне горы, — наконец сказал он. — Если я упаду на одну сторону, я превращусь в животное, которое прячется от солнца и всего боится. Мне нужно упасть на другую сторону.

«Куда ты упадешь, если упадешь на другую сторону?»

— Этого я не знаю. Но если я позволю страху овладеть мной, то не буду годиться ни для чего.

«Ну так куда же мы направляемся?»

— Меня пугает смерть. Те люди, что так напугали меня и нанесли мне поражение, преследуют нас. Если я одержу победу над ними, я одержу победу над своим страхом.

«Сомневаюсь. Многие из тех, кому я служил, думали, будто, убивая, они победят смерть. Как будто смерть в благодарность за щедрые жертвы не проглотит их самих!»

— Я не говорил, что надеюсь победить смерть, — только страх перед ней.

«Это неразумное решение. Уж ты-то должен это понимать: такую же ошибку ты совершил, когда вступил в бой с Охотницей. Ты накапливаешь в сердце вину, а потом пытаешься расплатиться своей жизнью. Но я не даю тебе погибнуть, и все начинается сначала. К тому же не забывай: когда человек умирает, не расплатившись с долгами, их приходится платить его семье».

— Замолчи!

«Это неразумно».

— Послушай, — рявкнул Перкар, — теперь ведь все не так. Во-первых, мои противники — не Охотница и не армия богов. Это всего лишь пятеро смертных, не более того, а мы с тобой побеждали и вдвое большее число. Нам еще далеко до горы, и мы не можем проделать весь этот путь, убегая от преследователей. У нас слишком мало лошадей, чтобы все время их заметно опережать. Лучше разделаться с врагами сейчас, чем ждать, пока как-нибудь ночью они нападут на нас.

«Ну конечно: если ты погибнешь, осуществляя эту затею, ты погибнешь как герой, и никто не станет винить тебя, за то, что гораздо более крупные проблемы, которые ты же и создал, остаются неразрешенными».

Перкар ничего не ответил мечу; он вообще перестал обращать внимание на предостережения Харки, пока тот — злорадно, как показалось юноше, — не сказал:

— Смотри, вон там.

Без помощи Харки Перкар мог и не заметить менгов: они разбили лагерь в сухом русле ручья, скрытом порослью тополей. Теперь, однако, он видел, как двигаются кони и люди. Возможно, они уже услышали его приближение, да Перкар и не собирался подкрадываться. Если он помедлит, если позволит себе заколебаться, все пропало. Ужас трепыхался у него в груди, как черная летучая мышь с острыми когтями, и на мгновение Перкар почувствовал себя парализованным. Тем не менее ему удалось выхватить Харку.

«Я сейчас погибну», — внезапно понял юноша.

— Нет! — завопил Перкар и поскакал вниз по руслу ручья; было еще довольно темно, хотя рассвет быстро разгорался. Мимо просвистела стрела, потом другая, и руки Перкара заболели от желания натянуть поводья, развернуть Тьеша и ускакать. Но стрелы пролетели далеко в стороне, и крик Перкара превратился в боевой клич, который по крайней мере казался полным отваги.

«Там что-то не так», — предупредил его Харка.

Перкар тоже это почувствовал. У костра лежали пятеро менгов, но только один из них шевелился. Этот единственный был Чуузек; он тяжело опирался о ствол дерева, неуклюже подняв лук. Перкар соскочил с коня и кинулся на воина, разбрызгивая воду, кое-где скопившуюся в русле. Он подозревал, что большая часть людей у костра, которых он видит, всего лишь прикрытые одеждой мешки, а остальные менги ждут его в засаде.