Из бежавших с Курбским из Юрьева рядом остался только один из холопов, Шибанова он отправил на верную гибель, а Степана убил сам. Но вокруг вмиг собрались те, кому с королевскими милостями повезло много меньше. Стрелецкий голова Тимоха Тетерин, тоже счастливо улизнувший из монастыря, куда был пострижен, которого сам Андрей Михайлович звал зловерным единомышленником, завистливо вздыхал: экий сообразительный этот Курбский, загодя выговорил себе такое благоволение!

В своих новых владениях Курбский развернулся, любая мелочная обида на соседей приводила к погрому в их землях. Князь жег, грабил и убивал, точно был владельцем всего и всех в округе. А в Ковеле правил как абсолютный хозяин!

Вот уж чего Ковель давненько не видывал, так это порядков, введенных новым правителем. Московский беглец чувствовал себя в городе и окрестностях государем. Князь Андрей Михайлович быстро понял, что нравом король Сигизмунд не в московских самодержцев, в одночасье на дыбу не отправит, а потому нимало не боялся нового хозяина. Что он может? Отобрать земли? Пусть попробует! Пока Сигизмунд будет собираться, Андрей Михайлович всю округу прихватит…

Курбский вышел на крыльцо и остановился, сладко потягиваясь. С двух сторон одновременно донесся звон колоколов – к заутрене звали два православных храма и один католический. Князь поморщился: вот с чем мириться будет трудно – в Польше и Литовском княжестве все больше этих папских посланников. Король Сигизмунд привечает не только беглецов с Руси, но и, сказывают, иезуитов. Князь мысленно сплюнул: вот название-то, и не вымолвить! Подумалось, что таковых на московскую землю пускать никак нельзя, они в людские души как ужи в щели пролезут, тогда плакала и вера русская! Сам себе усмехнулся: да ведь ты, Андрей Михайлович, отныне не на Родине, и пока жив государь Иван Васильевич, тебе туда ходу нет!

Прислушавшись, как спорят меж собой колокола, вдруг твердо решил, что в его владениях в Ковеле будет только православная вера и никаких других! Пусть стоят их храмы, но звонят потише.

Конечно, выполнить это решение князь никак не мог, Ковель не дальняя вотчина под Рязанью, город издавна живет по своим законам, но жизнь неугодным попортил сильно! И соседям, никак не желавшим признавать его верховенство над округой, тоже. Город разделился на тех, кто поддерживал нового князя, и тех, кто стоял за прежнюю городскую вольность. Первым во всем потакалось, со вторых спрашивалось во стократ больше положенного. Знай наших! Князь принялся править по принципу: кто не со мной, тот враг мой! Стоило почувствовать вкус власти, и все укоры московскому государю были вмиг забыты. Укорять самого себя в беззаконии Курбский, конечно, не стал.

Но король потребовал отработать новые владения. Отвертеться не удалось, помимо советов, как воевать против московского государя, Курбский был вынужден уже зимой лично отправиться на Полоцк и Великие Луки. Пришлось князю обнажить свой меч против бывших соотечественников.

Андрей Михайлович чувствовал, что от постоянной злости и раздражения у него стал болеть правый бок, а белки глаз пожелтели. Лекарь, которому князь пока доверял, осмотрев бедолагу, покачал головой:

– Это разлив желчи. Не стоит так сильно сердиться.

Курбский дернул головой, тоже мне совет! Прописанные противные настои попил только два дня, а вот от вина отказался с легкостью. Это не русские ставленые меды, пьют всякие разбавленные настойки! Вообще, душу все сильнее воротило и от питья, и от еды. Новые приятели недоумевали: еда, по их мнению, была превосходной, все хорошо прожарено или сварено, и вина отменные. Курбский соглашался, что повара умелые, но нутро требовало совсем другого, даже ночами снились огромные осетры или горы блинов с икрой… А то вдруг пахло кулебякой, какую умела готовить только жена. Был у княгини свой секрет, ловко выкладывали под ее приглядом кулебячные слои, уж очень сочно получалось, при одной мысли слюнки течь начинали.

Чтобы отвлечься, он все больше времени проводил за книгами и письмом. Но теперь писал не отповедь государю московскому, ведь вряд ли Иван Васильевич кому ее покажет, нет, хотелось, чтобы обо всем плохом у русского государя узнал весь свет! Однажды, лежа после ночной попойки у соседа – князя Корецкого – без сна из-за боли в боку, Курбский вдруг придумал: он напишет историю государства Московского, где расскажет о нынешнем царе-самодуре Иване Васильевиче! Мысль настолько понравилась, что поднялся и первые буквы своей книги вывел прямо ночью, не дожидаясь рассвета.

Этой местью князь Андрей Михайлович будет упиваться несколько лет, его не смутит то, что многое напишет со слов, слухов, далеко не всегда верных, назовет много непроверенных цифр, к чему проверять, чем страшнее ложь, тем скорее в нее верят. Курбский будет с легкостью додумывать то, о чем не хватит знаний, взывать к христианскому миру против своего бывшего государя, чем в немалой степени создаст ему славу зверя на троне. Европа, горевшая на кострах инквизиции и растерзанная собственными правителями, с легкостью поверит, а сам Иван Грозный даст много поводов обвинить его в жестокости и многочисленных убийствах. Страшен Иван Васильевич в своей ненасытной жажде казней, страшен расправами над виновными и невинными, повинен в реках людской крови, в той черной опричной туче, которая опустится на Московию, а потом перерастет в Великую Смуту. Даже в смерти сына виновен… Не виноват только в одном: именно князь Андрей Михайлович Курбский от него никакой обиды не видел! Если не считать обидой отправку боевого воеводы на службу на опасный рубеж в пограничный Юрьев.

Но утром вдруг прискакал гонец, потребовавший самого князя Курбского. В грамоте, которую он привез от короля Сигизмунда, было требование выступить вместе с Николаем Радзивиллом на Полоцк! Курбский замер. Одно дело бежать и из безопасного Ковеля клеймить своего бывшего правителя, хорошо зная, что за это ничего не будет, и совсем другое – идти воевать против. А если он попадет в плен?! У князя Андрея даже мороз по коже пробежал при одной мысли о том, что с ним сделают в Москве, попади он в руки русских!

Шляхтич, привезший грамоту, насмешливо смотрел на ковельского правителя. Знал ее содержание? Злость на прыщавого белесого юношу, с усмешкой разглядывавшего князя, привела того едва ли не в бешенство. Еще мгновение – и шляхтичу не сносить головы. Тот опасности не почувствовал, так и стоял, отставив ногу и упершись рукой в бок. Спасло глупца только появление на крыльце хозяина дома, вышедшего посмотреть, чего это задержался Курбский? Бесцеремонно заглянув в грамоту, Корецкий с удовольствием захохотал:

– Князь Андрей, пришла пора тебе поднять свой меч против злого правителя! Я с тобой!

От Корецкого пахло так, словно вчера он выпил не пару литров, а всю бочку. Несмотря на утро, князь уже успел основательно опохмелиться и теперь едва держался на ногах. Глаза прыщавого шляхтича стали совсем насмешливыми, но вслед за Корецким показался и его двоюродный брат Анджей, подхватил нетвердо державшегося на ногах собутыльника и позвал Курбского:

– Князь! Не пора ли за стол?

Настроение, поднявшееся было от ночной придумки, испортилось вмиг.