Иммигрант смеется над страхом националиста перед болезнями, перенаселением, смешанными браками — все это мелочи по сравнению с великим страхом иммигранта раствориться, исчезнуть. Даже невозмутимая Алсана иногда просыпается в холодном поту, когда ей снится, что Миллат (генетически ВВ; В — означает бенгалец) женится на девушке по имени Сара (аа; a — означает арийскую расу), у них рождается ребенок — Майкл (Ва), который, в свою очередь, женится на какой-нибудь Люси (аа) и подарит Алсане неузнаваемых правнуков (Aaaaaaa!), их бенгальские гены вымываются, фенотип побеждает генотип. Такой страх — самое необъяснимое и самое естественное чувство в мире. В ямайском языке оно отразилось даже в грамматике: у них нет личных местоимений, нет разделения на «я», «ты», «они», есть только чистое нерасчленимое «Я». Когда Гортензия Боуден (сама наполовину белая) узнала, за кого Клара вышла замуж, она пришла к ним, встала на пороге и сказала: «Слушай: я и я больше не знаемся», развернулась и ушла. Она сдержала слово. Гортензия вышла замуж за негра, чтобы спасти свои гены от исчезновения, а не для того, чтобы ее дочь народила разноцветных детишек.

Такая же четкая линия фронта была и в доме Икбалов. Когда Миллат приводил Эмили или Люси, Алсана тихо плакала на кухне, а Самад уходил в сад воевать с кориандром. На следующее утро — мучительное ожидание. Самад и Алсана кусали губы, пока не уходила Эмили или Люси, и тогда начиналась словесная война. Клара обычно не ругала Айри, потому что понимала, что не ей ее осуждать, и все же не пыталась скрыть свое огорчение и досаду. Ее сердило все: от комнаты Айри — храма голливудских зеленоглазых богов — до хохота ее белых друзей, которые время от времени совершали набеги на эту комнату. Клара видела, что ее дочь окружает океан розовой кожи, и боялась, что Айри затонет в его волнах.

Отчасти поэтому Айри не рассказала родителям о Чалфенах. Не то чтобы она хотела влиться в семейство Чалфенов… но инстинкт подсказывал ей, что лучше не говорить. Она влюбилась в них с неопределенной страстностью пятнадцатилетней девочки — это была влюбленность без объекта и цели, она полностью ее поглотила. Айри хотела стать немного похожей на них. Ей нравилась их английскость. Их чалфенизм. Их чистота. Ей не приходило в голову, что Чалфены в некоторой степени тоже иммигранты (в третьем поколении немцы и поляки — урожденные Чалфеновские) или что она им так же нужна, как они ей. Для Айри Чалфены были самыми настоящими англичанами. Когда Айри переступала порог их дома, она испытывала недозволенную радость, как еврей, жующий сосиску, или индус, двумя руками вцепившийся в «Бигмак». Она переходила границу, пробиралась в Англию. Для нее это был ужасно беззаконный поступок — как надеть чужую форму или влезть в чужую кожу.

Родителям она говорила, что по вторникам у нее баскетбол.

* * *

А в доме Чалфенов разговор тек свободно. Айри казалось, что здесь никто не молится, никто не прячет свои чувства за выпиливанием лобзиком, никто не поглаживает выцветшие фотографии, вздыхая и думая, что было бы, если бы… Главным в жизни были разговоры.

— Привет, Айри! Проходи же скорее. Джошуа на кухне вместе с Джойс. Ты неплохо выглядишь. А разве Миллат не с тобой?

— Попозже подойдет. У него свидание.

— Понятно. Жаль, что на экзаменах не будет вопросов о технике поцелуев, он бы сдал на ура. Джойс! Айри пришла! Ну, как учеба? Это уже сколько? Четыре месяца? И что, помогли тебе занятия с Чалфенами?

— Да, помогли. Никогда бы не подумала, что у меня есть способности к наукам… и все же… Не знаю. Иногда у меня от всего этого голова болит.

— Это потому, что мозги просыпаются после долгой спячки и начинают работать. Я доволен. Я всегда говорил, что в самое короткое время можно превратить жалкого гуманитария в сильного технаря. Кстати, у меня есть фотографии Будущей Мыши. Потом напомни, покажу. Ты ведь хотела взглянуть? Джойс, великая черная богиня снова с нами!

— Маркус, ну что вы… Привет, Джойс. Привет, Джош. Привет, Джек. Приветик, Оскар, малыш.

— Привет, Айри! Иди сюда, поцелуй меня. Гляди, Оскар, кто к нам пришел! Ой, какое у него лицо! Он удивляется, почему не пришел Миллат. Правда, Оскар?

— Неправда.

— Ну конечно удивляется… Только посмотрите на его личико! Он жалеет, что нет Миллата. Оскар, скажи Айри, как зовут твою новую обезьянку, которую тебе подарил папа.

— Джордж.

— Разве Джордж? Ты же ее назвал Миллат — горилла! Потому что обезьяны злые и хитрые, а Миллат такой испорченный. Разве не так, Оскар?

— Не знаю. Мне это неинтересно.

— Оскар так расстраивается, когда Миллат не приходит.

— Он скоро придет. Пошел на свидание.

— Вечно он на свиданиях! С разными грудастыми девчонками. Мы начинаем ревновать, правда, Оскар? Он проводит с ними больше времени, чем с нами. Но мы не будем отпускать шутки по этому поводу, а то Айри это будет неприятно.

— Нет, Джойс, мне все равно. Я давно привыкла.

— Все любят Миллата, так ведь, Оскар? Как его не любить? И мы с Оскаром тоже его любим.

— Я его терпеть не могу.

— Оскар, не говори глупостей.

— Сколько можно говорить о Миллате!

— Хорошо, Джошуа, не будем. Видишь, как он ревнует. Я пыталась объяснить ему, что о Миллате надо заботиться. Он вырос в сложных условиях, ему нужно уделять больше внимания. Так же как я уделяю моим пионам больше внимания, чем астрам, которые могут расти где угодно. Знаешь, Джош, ты ведешь себя как эгоист.

— Ладно, ладно, мам. Что у нас с обедом — до занятий или после?

— Я думаю, до, Джойс. Я собираюсь весь вечер работать над моей Будущей Мышью.

— Будущая мышь!

— Тсс, тише, Оскар! Ты перебиваешь папу.

— Мне завтра сдавать статью, поэтому я хотел бы пообедать пораньше. Если ты не против, Айри. Я же знаю, как ты любишь поесть.

— Нет, я не против.

— Не шути так, дорогой. Она очень переживает из-за своего веса.

— Нет, ничего.

— Что? Переживает? Из-за веса? Да все вокруг любят крупных девочек, разве нет? Я, например, люблю.

— Всем привет. Я без стука — там было открыто. Однажды к вам придут и всех вас перережут.

— Миллат! Оскар, посмотри, это Миллат! Оскар, малыш, ты ведь рад видеть Миллата?

Оскар сморщился, изобразил, что его тошнит, и швырнул деревянный топорик Миллату в ногу.

— Оскар так радуется, когда тебя видит! Ты как раз к обеду. Сегодня курица с цветной капустой. Садитесь. Джош, повесь куда-нибудь куртку Миллата. Ну, как дела?

Миллат плюхнулся за стол. Казалось, он только что плакал. Он достал коробку табака и пакетик травы.

— Хреново.

— Что — хреново? — рассеянно спросил Маркус, отрезавший себе большой кусок сыра «Стильтон». — Не смог залезть девчонке в трусы? Девчонка не захотела залезть тебе в трусы? Девчонка оказалась без трусов? И кстати, раз уж зашел разговор, какие у нее были трусы?