Самая прекрасная женщина на свете.

– Представляешь, – пожаловалась Арлина, забыв, как всегда, поздороваться, – здесь никто не умеет правильно уваривать силуранский лишайник!

Хранитель нежно привлек девушку к себе.

– Ну, как ты себя чувствуешь?

– Как курица на вертеле, – честно ответила Арлина. – Жарко, кручусь... и кудахтать уже не хочется...

В душе Орешка всколыхнулся гнев. Пропади она пропадом, эта осада, нельзя же мучить такую чудесную девушку! Она же на ногах еле стоит! Какой там, к болотным демонам, лишайник, чтоб ему выкипеть и пригореть!..

Хранитель уже набрал в грудь воздуха, чтобы грозно приказать невесте немедленно снять фартук и отправляться отдыхать. Но Арлина бросила через плечо взгляд на очаг и с коротким визгом вырвалась из объятий Сокола.

– Пена уходит! – дикой кошкой зашипела она. – Сейчас на дно осядет! Где эти старые дуры? Гони их сюда! Что стоишь, как пень, давай бегом!..

Со вздохом Орешек повиновался. Он понял: чтобы вытащить Арлину из Дома Исцеления, понадобилось бы не менее десятка воинов...

Выйдя за порог, Хранитель свирепым шепотом направил рабынь к госпоже и обернулся к лекарю. Лицо Зиннитина было еще желтее, чем всегда, кожа обтянула скулы, нос заострился, глаза ввалились.

– Трудно! – посочувствовал Орешек, обводя взглядом комнату, где на соломенных тюфяках вплотную друг к другу лежали раненые.

Лекарь проследил его взгляд.

– Здесь не все, господин мой. Семейных жены разобрали по домам. С одной стороны, мне это подмога, места же мало, хоть штабелями раненых укладывай. А с другой стороны, приходится ходить в «городок», учить этих дурех, чем и как больного лечить. Да еще время от времени влетает в Дом Исцеления растрепанная баба и вопит: «Моему мужу хуже стало!» Ну, я все бросаю и бегу...

– Хочешь, вырву у шайвигара для тебя еще пару рабов?

– Это не помешает, благодарю господина... А только много ли от них пользы, от рабов? Переложить раненого с места на место, воды притащить, нечистоты вынести, прикрутить пациента к столу, если руку или ногу отрезать нужно... А от кого мне настоящая помощь, так это от юной госпожи!

Голос старика потеплел. Орешек вскинул бровь. Ого! Ведь лекарь терпеть не мог Арлину и был с ней учтив лишь из уважения к ее происхождению...

– Я слышал о великой травнице Расвинне из Клана Волка, – продолжал Зиннитин, – но не знал, что наша ясная госпожа приходится ей внучкой... А какие интересные, необычные рецепты знает юная Волчица! Например, этот, с силуранским лишайником. Я сначала усомнился, но раны и впрямь затягиваются быстрее, и ни одного случая черного воспаления.

– Устает она очень, вы бы ее поберегли...

– Постараемся, господин, но разве Дочь Клана станет нас слушать!..

Из Дома Исцеления Хранитель и дарнигар направились на южную стену, под которой зловеще глядели из тьмы вражеские костры.

– Переправляются... – озабоченно сказал Харнат. – Козьими тропами лезут, по веревкам спускаются...

– Могут атаковать с юга?

– Вряд ли. Осадные башни через горы не перетащишь. Думаю, соберутся хорошей силой и двинутся на Ваасмир. Приступом город брать не будут, просто перекроют ходы-выходы и будут ждать, когда Нуртор разделается с нами и подоспеет с основными силами. Я, господин мой, другого боюсь: не пустили бы они с юга Подгорных Людоедов! Полезут эти зверюги с двух сторон – ой, весело нам будет!

– Нет, – прикинул Хранитель, спускаясь со стены, – не полезут. Они мага слушаются, а магу не пополам же разорваться – с юга и с севера командовать!

– Хоть бы ему, гаду, и впрямь пополам разорваться! – тяжело выдохнул дарнигар. Затем в голосе его зазвучала теплая, искренняя забота: – Господин, скоро четвертый темный звон. Пора отдохнуть, сколько уж времени на ногах! Если что случится, я сразу же велю известить...

Вяло повозражав, Орешек дал себя уговорить. Он и впрямь сделал все, что мог, и голова уже кружилась от усталости. Кто знает, долго ли продлятся тишина и спокойствие?..

Проводив взглядом Хранителя, уходящего к шаутею, Харнат рассеянно осмотрелся... и напрягся, уловив легкое движение у подножия стены.

– Эй ты!.. А ну, поди сюда! Да, тебе говорю, тебе, не толпа же вас тут слоняется... Кто таков?

Из темноты на свет факелов с поклоном шагнул низенький длиннорукий человечишка, сутулый, приниженный, в замызганных штанах и серой холщовой рубахе, подпоясанной плетенкой из конского волоса. Концы плетенки нелепо болтались у колен.

Дарнигару стало стыдно за вспыхнувшую было тревогу. Глупо спрашивать, что это за человек. Мужик – он и есть мужик, это и слепому видно.

– Поч-чему по ночам шляешься? Ваши дрыхнут, где велено, а тебя демоны по всей крепости носят!

Крестьянин поспешно поклонился еще раз. На белой физиономии – тупая покорность и страх.

– Я... вот... малец у меня... да не прогневается господин... малец сбежал... баба моя ревет... сыщи, говорит...

– Завтра сыщешь. Нечего ночью таскаться. Не велено.

Окинув жалкого человека взглядом, дарнигар смягчился:

– Ночь спокойная, ничего с твоим мальчишкой не случится... Эй! – обернулся Харнат к одному из солдат. – Возьми факел, отведи этого дурака на «пустырь», а то опять впотьмах забредет куда не надо...

Солдат скорчил в спину дарнигару недовольную гримасу и гаркнул на своего «пленника»:

– А ну, пшел... Бродит, как болотный демон... возись с ним...

Крестьянин послушно поплелся рядом с наемником. Воин искоса бросил на спутника неприязненный взгляд. Ну, урод! И голос такой противный, сиплый! А уж одежонка-то!.. Такую даже пугало с себя скинуть постарается, побрезгует...

Особенно раздражала солдата опояска мужика. Ведь это ж надо, а?.. Рубаха – такими тряпками рабыни в шаутее полы моют... а подпоясана не веревкой, а плетеным пояском! Сам небось сплел, жук навозный! Туда же, принарядиться старается!.. И зачем живет на свете такое ничтожество! Впрочем, ясно зачем, землю ковырять...

Гордый вояка был бы весьма удивлен, если бы узнал, что в тот миг решалась его судьба. Коротышка в холщовой рубахе хладнокровно просчитывал: следует ли ему убить наемника, чтобы не терять драгоценное время, шатаясь по Найлигриму? Но ведь отсутствие этого болвана и его факела может быть замечено, а зачем раньше времени поднимать в крепости тревогу?..

Очень, очень недооценил солдат невзрачного человечка! Точно так же ошибся он и в оценке пояска из конского волоса. Наемник и предположить не мог, что неказистая опоясочка стоила его полугодового жалованья.

Шайса был в своем ремесле мастером на все руки, при случае мог орудовать боевым топором так же мощно и грозно, как и Харнат. Но Шайса не уважал тяжелое жесткое оружие. Его темное сердце было отдано всему, что со свистом вьется в воздухе, что гибко обходит даже щит, что может захлестнуть, опутать, связать, задушить. Убийца предпочитал тонкие цепи, плети, хлысты, бичи... или такие веревочки, как та, что смирно притихла на его бедрах, завязанная хитрым узелком: только тронь – и развяжется...