— Да, я! — подался весь вперед Саша.

Кротов насмешливо цвиркнул сквозь металлические зубы, но под мрачно-тяжелым решительным взглядом Саши сник и замолчал.

Всю ночь Саша не спал. А поутру, едва рассвело, помчался на Южный участок. У него появилась одна догадка, которую он тут же хотел проверить, не откладывая дела в долгий ящик...

Коллекторский вагончик стоял на прежнем месте — у самой аварийной скважины. Саша выхватил из кармана ключ. От волнения никак не мог попасть в замочную скважину. Отомкнув, бросился к прямоугольным ситам в углу. Так и есть: лежат на том же месте, что и неделю назад. А сверху — желтый кусочек минерала пирита. Как положил — так и лежат. Кротов не просеивал гравий... Вот тебе и причина аварии... А может, он, Саша, ошибается? Нет, нужно еще раз проверить. Человека обидеть недолго...

В жухлой, усеянной палыми иголками лиственниц траве он отыскал место, где лежал привезенный из города гравий для засыпки. Если его просеивали, где-то неподалеку от устья скважины должна быть горка мелкого щебня и песка.

Но сколько Саша не искал, ни щебня, ни песка поблизости не было.

Сашу жгла обида, словно ударили его чем-то тяжелым и грязным.

Кротов долго упирался: наговаривает, мол, на него младший Кравчук, гравий он просеивал! Аж спина до сих пор ноет... Но когда Савушкин попросил его показать место, куда он ссыпал «высевки», — растерялся. Маленькие, как у курицы, глазки забегали. Стал бубнить что-то нечленораздельное о ветре, дожде.

— Не упомню, ей-пра... Кажись, вон у той корявой лиственницы... Нет, не там... Не упомню, робя... запамятовал...

Саша насмешливо сморщил губы. Петрунин метнул из-под белесых бровей недобрый взгляд на Кротова. Еще минута — и он, казалось, ударит буровика. Савушкин и Гречуха в упор, не мигая, смотрели на своего товарища. И лишь Владимир с безучастным видом прохаживался возле вагончика. Какое теперь имеет значение, отчего вышла из строя эта скважина? Сидорова убрали, все заглохло...

— Рвач ты, Кротов! Самый последний рвач! — возмущался, сжимая кулаки-гири, Гречуха. — У тебя на уме только одно: быстрее сделать и больше зашибить. Только и слышишь от тебя: башли, башли... — Тяжело повернулся к ребятам: — Это я виноват, что доверил ему засыпку гравия в скважину. Из-за меня произошла авария!

Савушкин, перекатывая на скулах синие желваки, притянул к себе за борта спецовки Кротова.

— Осрамил бригаду! Вон отсюда, чтоб и глаза мои тебя не видели! — Оттолкнул резко. — Под суд пойдешь!

Кротов инстинктивно поднял руку, защищая испитое, щербатое, как наждачная бумага, лицо.

— Но-но, полегче на поворотах... Скважины бурили неофициально... А из бригады — пожа... Свет велик...

— Уходи, гад, слышишь?! Иначе я за себя не ручаюсь...

Пугливо оглядываясь, Кротов затрусил по тропке в направлении желтых домиков поселка.

Владимир вошел в коллекторский вагончик, опустился на керновые ящики. Во всем теле была странная изнуряющая усталость. И не делал сегодня ничего, и все тело болит, каждый мускул, каждая клеточка, будто вкалывал неделю без продыху в кузнице. Почему?

Он повертел чугунной головой — и неожиданно понял: на разрезе он если и не чужой, то и не свой. Он хочет организовать тут, по его разумению, хорошее и доброе дело, но это еще ни о чем не говорит. Он не знает, чем живут здесь люди. Только ли одной работой? Нет, работа — это еще не все. Далеко не все. Кротову — нужны деньги. Ну а Савушкин? Гречуха? Редкоус? Чего они добиваются, чем дышат? Со многими он встречается: «Привет!» — «Привет!» — и разошлись. Ну, спросит еще иногда, как дела в дренажной шахте, сколько выдали горняки угля на-гора, о погоде перекинется одним-двумя словечками. И все... Ясно одно: аварии могло и не быть. Знай он, что у Гречухи жена в больнице (она ведь чуть не умерла при родах!), сам бы подежурил в тот день на буровой... Ан нет, ни разу даже не поговорил с буровиком по душам. Не снизошел к такой милости. Единоличник. Философ-одиночка... Да, Коля Сочнев был, наверное, прав...

15

Дни заметно убавились. Побагровели вокруг Кедровска кудрявые ерники, оголились лиственницы. В начале октября прочно лег снег, сибирский антициклон принес колкую стужу.

Почти неделю пробыл Владимир в городе: защищал девятимесячный отчет по Северному участку. Спешил, хотел поскорее вернуться в Кедровск, увидеть Аню. Но опоздал.

— Она тебя целых два дня ждала, — сообщил Саша. — Раз десять заходила к нам в общежитие. Беспокоилась: не приехал ли ты? А потом заявилась какая-то девушка в очках и говорит: Аня должна срочно выехать в Красноярск. Не задерживайте ее, пожалуйста, это, дескать, очень важно для нее самой. А когда, мол, Владимир вернется, пусть обязательно ей напишет...

— Ну а сама Аня... Аня ничего тебе больше не говорила? Ну-ка, вспомни! — тревожился, расспрашивая, Владимир.

Саша виновато развел руками:

— Нет, не говорила,.. Понимаешь, она... в общем, вид у нее был... того... неважнецкий... Грипп, наверное...

Владимир пытливо-тревожно смотрел на Сашу. Он только сейчас заметил, как сильно изменился брат: всегда ясное и чистое лицо его посерело, вытянулось; у рта прорезались две глубокие морщинки. А ведь еще месяц назад их не было. Несладко, видать, и ему!

Владимир тотчас же дал в Красноярск телеграмму, а на следующий день отправил письмо. Ходил как неприкаянный. Уронил в шурф горный компас, потерял металлическую рулетку... Что же все-таки стряслось? Почему Аня так неожиданно уехала? Она писала ему, что пробудет в Кедровске до первого ноября. А сейчас только двадцать пятое октября... Нет, она что-то скрывала. Еще тогда, в Красноярске. Но что и зачем?

Утром почтальон принес ответную телеграмму.

«Аня находится в больнице тчк Если можете приезжайте тчк Чижова».

Измерять уровни и дебиты дренажных штреков Северного участка он больше не пошел. Написав заявление с просьбой предоставить отпуск на десять дней за свой счет, вручил его Томаху. Тот долго уточнял: зачем отпуск, куда Владимир поедет, кто вместо него будет выполнять работу и так далее. Потом заставил Владимира переписать заявление заново с обязательным указанием причины: «по семейным обстоятельствам». И вместо десяти дней — дал только три.

— Больше не полагается по инструкции, — бесстрастно пояснил он. — Мы даже на похороны или свадьбу даем не более трех дней. А у вас — ни то, ни другое. Просто дружеский визит, насколько я понимаю. Эта... эта Виноградова вам никто... даже не жена.

Владимир выхватил из рук Вадима