– Это начинает звучать ужасно по-талмудически.

– Но сны и работают по-талмудически, используя абстракции, смещения и смешения. А твоя задача – интерпретировать их, отделяя одно от другого, надеясь восстановить разорванные связи, и попытаться понять, что они хотят тебе сказать.

– Следуя твоей логике, что я должен был понять, увидев пожарный шланг в зарослях кустов?

– А у тебя самого не возникает в связи с этим каких-либо ассоциаций?

– Никаких.

– А само это место ты не смог бы узнать?

– Нет. Я, по-моему, сказал тебе, что оно не похоже было на Израиль.

– Может быть, это место напоминало тебе о твоем детстве?

– О моем детстве? Я бы не сказал…

– А может быть, оно ассоциируется у тебя с тем местом, в котором сейчас находится твоя мать?

– Моя мать? Там? Нет… тот кустарник… там не было таких зарослей. И вообще…

– Но место… больница… она ведь находится неподалеку от моря… по пути к северу…

– То, что мне приснилось… никакого моря там не было, было рядом маленькое озерцо… окруженное горами. Пейзаж, похожий на Швейцарию. Да, я отчетливо помню горы, окружавшие его.

– Тогда это может быть Хайфский залив. Он изогнут плавной дугой, подобно арке. Во сне ты по своим внутренним причинам плавно замкнул… и получил озеро… А?

– Значит, ты полагаешь, что горы на заднем плане – это не что иное, как гряда Кармель?

– Очень может быть.

– Нет. Это не то, что там было. И ты не можешь принудить меня силой, чтобы я с тобой согласился.

– Я и не пытаюсь. Я хочу только одного – пробудить в тебе собственные твои ассоциации.

– Это было сказочное место… могу я в своем сне создать новое место действия?

– Можешь. Но обычно все новое оказывается составлено из старого. С пейзажами – то же самое.

– Хорошо. Пусть это будет именно такой случай.

– Может быть, ты вспомнишь еще какие-нибудь детали?

– Нет.

– А в зарослях… не было никого?

– Нет. Правда, что-то там шевелилось… что-то двигалось. Это было как-то связано с…

– С пожарным шлангом?

– Да.

– А шланг… сам по себе… не напоминает о чем-либо? Что-нибудь означает?

– Боюсь, что нет.

– Какова была первая твоя мысль, когда ты его заметил?

– Ну… не знаю… это был просто пожарный рукав, шланг, который лежал на земле, почти сливаясь с ней. И такого же коричневого цвета, немного более светлого в том месте, где он выползал из зарослей, – это было отчетливо видно в свете заходящего солнца. Вода вытекала из него… а потом струя вдруг иссякла… как если бы кто-то закрутил вентиль… или согнул рукав, перекрыв течение.

– Может – приподняв? Так, что он встал… и вода перестала…

– Ты говоришь – встал?..

– Э-э, брось… не приписывай моим словам то, чего в них нет… я имею в виду, что кто-нибудь, проходя мимо, просто наступил на рукав, и полив прекратился… А учитель… он что-нибудь произнес? Как-то среагировал?

– Нет. Впрочем, я не обращал на него внимания. Сейчас мне кажется, что связано это с тем, что он ожидал, когда из леса ему принесут результат его чертовой ОХОТЫ.

– А что ты почувствовал, увидев, что вода уже больше не течет?

– Я подумал, что там, в кустах, кто-то есть… и что он должен появиться… и тут я проснулся. Я должен был услышать, о чем говорят между собой Рафаэль и мой отец… и о чем Рафаэль умолял кого-то по телефону…

– Давай вернемся немного назад. Пейзаж… горы… озеро… кустарник… что все это вызывало в тебе?

– Полагаю, что об этом сказать мне должен ты. Может быть, это были тоже некие символы. Мне бы это понравилось, да, скорее всего… Нет ли у тебя какой-нибудь книги… пособия… ну, чего-то вроде словаря, который толковал бы язык символов… так, примерно, как ты растолковал мне символы лестниц… и где бы мы нашли соответствующие смыслы кустов, пожарного рукава, заката…

– Боюсь, что все это не так просто. Попробуй ответить сам – только быстро. Какова была твоя первая мысль?

– Если быстро, то первая мысль была совсем никакой… и если медленно – тоже.

– А ты копни здесь поглубже… или ты хочешь спрятаться за своими защитными стенами?

– Спрятаться – от чего?

– Я не знаю. Но чувствую, что истинное значение сна скрыто здесь.

– А мне на самом деле нечего тебе сказать. Голова совершенно пустая. Совершенно. Все это ведь, в конце концов, не больше чем фантазии…

– Нам с тобой не нужны отговорки. Кого мы обманываем? Себя? У нас в руках есть ключ. Я могу только предполагать. Ты пришел ко мне с возникшими у тебя проблемами из-за твоего бессмысленного, я бы сказал, обезвоженного сна, похожего на обглоданную, сухую кость… но теперь ты и сам видишь, что сны разговаривают с нами на своем собственном языке, используя свои способы организации. Если ты можешь еще больше углубиться в них, мы – быть может – узнаем наконец, какое послание они несут нам.

– Мне очень трудно думается под таким нажимом.

– Что ж… тогда давай оставим все до лучших времен.

– Я чувствую такую пустоту… ты досуха выжал из меня все… этот сон… и все в нем… происходило в такой темноте…

– Я думал, что слышал от тебя о ярком свете…

– Светло было только снаружи, возле кустов. А я стоял у окна. В кромешной тьме.

– Хорошо. Оставим это пока. Мы можем вернуться к этому эпизоду в любую минуту. Ты не собираешься проводить своего отца в воскресенье?

– Я? С чего бы это вдруг? Это что, мой сыновний долг? Им же, уверен, будет лучше без меня. А я увижу его этим вечером у сестры за пасхальным седером.

– А твоя мать?

– Она останется в больнице. Что мы можем поделать? Это только в плохих рассказах бывшие супруги после развода проводят первую ночь под одной крышей. Реальность обычно отличается от литературы.

– Оставалась ли она там, у себя, на пасхальный седер в прошлом году?

– Нет. Она всегда проводила его у моей сестры. Кроме самого первого года. После этого мы получили официальное разрешение забирать ее на праздники.

– Разрешение… от кого?

– От больничной администрации.

– Разве она была в то время в такой плохой форме? Я думал…

– Нет. Таковы требования закона.

– Закона?! Как это?

– Таковы были условия соглашения, которые освобождали ее от судебного преследования.

– Не понимаю, что ты несешь?

– Но ведь я тебе уже все рассказал.