Фрау Марта в тот вечер была явно чем-то расстроена, или растрогана, а, может, предзакатный вид пробуждал в ней излишнюю сентиментальность, только она вновь промокнула глаза. И только тут мужчина заметил вышитые вензелем на шелковом платочке слова: «Фрау Марте – А. Г., Е. Г.» Она заметила внимательный взгляд собеседника и, словно отвечая на немой вопрос, сказала:

– Этот платочек они мне подарили, как символ верности и любви.

Затем, продолжая исповедь, – не за себя, а за тех, кто подарил ей бесценную безделицу, – погруженная в давние воспоминания, изрекла:

– …не найдя символов Спасителя Нашего, он нашел символ своего личного спасения – свою Чашу, свой сосуд любви и благословения, свою Аве-Марию. На земле немало людей несут тяжкий крест, каждый за что-то свое… А каков же его крест, если мир перевернулся и обвинил его одного в десятках миллионов трагедий, которые он якобы один совершил? И что, получается, что все остальные – ни при чем? Возводя хулу на своих вождей, мы подтверждаем, что мы сами все – нечистый сброд.

Неожиданно пожилая фрау прекратила философствование, и, коротко бросив «Гутен нахт, ауф видерзейн», оставила его одного в апартаментах.

Несколько дней его никто не посещал, никто никуда не приглашал, лишь изредка, в определенные часы и минуты, раздавался звонок телефона, и приятный женский голос по-немецки произносил:

– Пожалуйста, кушать подано!

Остальное он делал автоматически: мыл руки, выходил в коридор и шел в столовую. По установленному здесь обычаю, проживающие в гостинице завтракали в апартаментах, но обедали и ужинали в гостиничной столовой. Тогда как гость приглашенный обедал и ужинал в доме хозяина, пройдя по уложенным плитам метров 50–70 вверх, и очутившись в гостевой зале. Никто, кроме самого хозяина и хозяйки не давал гарантию, будет ли гость сидеть за столом в полном одиночестве, или увидит их рядом с собой.

Обеденная зала была выполнена в стиле ампир, на стенах светильники наподобие факелов, посередине – большой белый элипсообразный стол с белыми креслами вокруг. Именно здесь, в таинственном хозяйском доме и проводил свои трапезы наш гость, каждый раз садясь на строго кем-то установленное место, и все съедал. Он всегда был одинок в этом таинственном зале. Оставляя посуду на столе, гость не забывал негромко произносить непонятно кому: «Данке шен», прежде чем уйти.

Однажды раздался звонок, и милый голос неожиданно пригласил к полднику; но прежде чем повесить трубку, он услышал хрипловатый голос фрау Марты, попросившей его захватить пароль.

Горячо любопытствуя и предвкушая некое свершение, даже, возможно, завершение его пребывания в этом чудном пустынном раю, капитан 2 ранга и ведущий референт товарища Митрополитова взял лежащий на столике контейнер и пружинистой походкой, чуть быстрее, чем обычно, прошел в столовую залу.

На столе был сервирован полдник: сок, теплое молоко, брикетики масла, икра, сыр и пирожные. Но вместо одного прибора на белоснежной поверхности стола находилось еще два.

Мужчина сел за стол в ожидании. Неожиданно справа от него отворилась дверь и оттуда вышла красивая пожилая женщина; невзирая на возраст, она сохранила свою красоту, и, наверное, душевную щедрость. Ее взгляд был исполнен тепла и благочестивого спокойствия.

Она вошла, ступая прямо, подошла к креслу с высокой спинкой, и в это же время к ней приблизился неизвестно как и откуда появившийся мужчина преклонных лет, с редким седым волосом. Он был сутул и даже чуть сопел, так тяжело давалось ему дыхание. Лицо мужчины было иссечено морщинами, столь глубокими, что казалось, что это какие-то рвы и траншеи на карте человеческого лица. Невзирая на явную немощь, он сухими узловатыми руками с черными старческими пятнами на кистях отодвинул стул и негромко произнес:

– Битте, либер Ева. Зетцен зи плятц.

Она с вежливой улыбкой ответила «Данке шен», и села. Он стоял за ее спиной, напротив гостя, остановив взгляд на предмете, принесенном гостем с собой. Затем, подняв глаза, поздоровался:

– Гутен таг.

Его спутница словно продублировала:

– Гутен таг.

Приветствие сорвалось из ее сохранивших естественные очертания губ с каким-то удивительным придыханием и волнением. И гость, не отдавая себе отчета, встал, обошел вокруг стола, подошел к старику и, отодвинув стоявшее рядом кресло, предложил: «Прошу вас, присядьте», и добавил: «Я рад вас видеть».

Женщина приподняла правую руку, в одно мгновение кавторанг взял ее руку в свою и осторожно прикоснулся губами к ложбинке, где средний палец соединялся с безымянным. Теплая сухая рука Евы подрагивала. Она что-то прошептала своему спутнику, после чего тот, извинившись, сказал:

– Я стар, вы мне простите, вставать не буду, – …и протянул руку для мужского рукопожатия.

Невольно, но как истинный офицер, гость занял положение «смирно», приложив руки плотно к бедрам, а затем быстро отреагировал на протянутую руку. Он ощутил слабое рукопожатие и влажность холодной по-старчески дрожащей ладони. Что пронеслось в мозгу этого старика; воспринял ли он себя в этот миг прежним; кто вообще мог иметь возможность видеть его тут в его старости?

Кавторанг проследовал на свое место, взял лежащий на столе контейнер и протянул мужчине. Чувствовалось, что он охотно взял его в руки; а открыв, вытащил семь работ, семь небольших акварелей и долго всматривался в каждую, учащенно дыша, а затем поочередно передавал их Еве.

Мужчина явно расчувствовался; а она, наклонив седую голову к плечу, залюбовалась акварельным козленком, зовущим кого-то из высокой травы.

– Мне сказали, – наконец произнес он, – что вы встречались с моим генерал-фельдмаршалом фон Манштейном. И мне показалось, что вы чтите моих солдат.

Его реплика не требовала ответа, и гость лишь молча почтительно кивнул. (К слову: Олег Грейгъ действительно написал воспоминания о своих встречах с выдающимся военачальником Второй мировой, с которым встречался по заданию босса несколько раз в его поместье в Германии незадолго до смерти генерал-фельдмаршала; во многом биографическая книга вышла под названием «Битва за Кавказ».)

Затем, пожелав всем приятного аппетита, старик откусил два раза ломтик сыра, затем поверх ломтика положил немного икры и отправил в рот. Его спутница выпила лишь сок, оставив немного на дне. Еще минуту-другую он тоже пил сок, тяжело дыша.

Женщина поднялась первой. И в ту же секунду в нише за ее спиной приоткрылась створка, и оттуда вышел молодой человек в белоснежном костюме. Он, едва прикасаясь, помог старику привстать, отодвинув его стул, после чего Ева взяла мужа под руку, и, обращаясь к гостю, сказала:

– Вы кушайте, наконец. А мы пойдем отдыхать. Спасибо, что вы навестили нас.

И пока они неспешно удалялись, гость, до этого тщательно контролировавший свои чувства, подавлял в себе млщное, превалирующее надо всем желание испить Истории… Конечно, он понимал, что за ним наблюдали, возможно, даже снимали на пленку, а он сказал просто по-русски: «Наплевать», – затем потянулся через стол, взял стакан, из которого пила спутница хозяина, и, ощутив как неистово бьется сердце и вся спина покрылась испариной, прикоснулся губами к тому краю, откуда она пила, и… медленно наклонив стакан, по капле выпил остаток.