– Как же пойдем? Как же? Ангелиночка… Неправду она говорит, Сережа. Нет. Это наркотики, – причитала Елена Сергеевна.

– Неправду!? Я правду говорю! – девушка перешла на визг и закричала на попятившуюся Елену Сергеевну: – Ну-ка, убирайся отсюда, …! Чтобы ноги твоей не было! ………, убирайся! А то я сейчас милицию вызову! А-а-а-а-а… – завизжала она, стуча кулаками по подоконнику.

Возвращаемся…

(Философское)

Мы спешим, устаем, падаем, встаем, рождаемся, умираем, не спешим, ничего не знаем, вдруг догадываемся о многом.

Идет снег, слепит солнце, наступает ночь, приходит рассвет, сечет дождь.

Мы засыпаем, просыпаемся, прислушиваемся и вновь возвращаемся к этому разговору, все вместе и каждый в отдельности…

«Девочка пела в церковном хоре»

Почему с годами все сильнее тревожит душу блоковское «Девочка пела в церковном хоре»? Впрочем, неважно кто пел, девочка или мальчик, а важно то, что пели они в церковном хоре… Что будет с этими детьми через десять, пятнадцать, двадцать лет? Сохранят ли веру? Станут ли по-прежнему звучать их голоса в гармонии церковного славословия? Или дети устанут, остынут, разуверятся? Уйдут на страну далече и продадутся тем, кто хорошо платит? А если уйдут, их ли вина? А чья? Наша, твоя, моя? Чья?..

Но сегодня вновь дети пели в церковном хоре, и сердце откликалось на каждый звук, радовалось и грустило, молилось и плакало, надеялось, верило и любило. А через цветные витражи узких церковных окон в храм проникали прозрачные, свежие, душистые лучи. Они ласкали лица детей, волосы, плечи, руки, словно здоровались.

А мы – не те же ли дети? Каждый из нас?

Как трудно петь в церковном хоре. Порой невыносимо. Петь изо дня в день, до конца. Но чтобы петь, нужно петь, и нужно быть готовым заплатить за песнь жизнью.

Ради чего петь или ради кого? Ради Бога! А Бог есть Любовь, а где Любовь, там бесполезно зло.

И рушатся мрачные стены, и отпадают засовы, и сквозь асфальт прорастают цветы… оттого, что «девочка пела в церковном хоре». И, верится, девочка будет петь до конца.

Путь к утру

(Читая Пастернака)

Художник слова чувствителен к эстетике Православия. Краткая зарисовка художника может поведать иным сердцам больше, чем тысяча катехизисов…

«В час седьмый по церковному, а по общему часоисчислению в час ночи, от самого грузного, чуть шевельнувшегося колокола у Воздвиженья отделилась и поплыла, смешиваясь с темною влагою дождя, волна тихого, темного и сладкого гудения. Она оттолкнулась от колокола, как отрывается от берега и тонет, и растворяется в реке отмытая половодьем земляная глыба.

Это была ночь на Великий четверг, день Двенадцати Евангелий. В глубине за сетчатою пеленою дождя двинулись и поплыли еле различимые огоньки, и озаренные ими… лица. Говеющие пошли к утрене» (Б. Пастернак, «Доктор Живаго»).

…И без всяких дополнительных убеждений, вдруг захочется встать и пойти с этими людьми навстречу тому самому, заветному и единственному Утру.

Мы вернёмся…

(Читая Пастернака)

Вчера читал главу у Пастернака о смерти доктора Живаго. И мой знакомый доктор написал в интернете (привожу ниже) о кончине его друга, тоже доктора. Особенно тронуло это:

«Присел у могилы, машинально зачерпнул снега… вдруг вспомнил детское: вихрем взлетая по лестнице, сметая обувь в коридоре, бегом к крану на кухне.

– Мам, я попить и обратно!

– Хорошо, только не задерживайся, в девять будь дома.

– Ага! – и кубарем обратно по лестнице.

Конечно же, я загулялся и опоздал, конечно, схлопотал за это. Но вернулся, естественно.

Я вернусь, мама. Погуляю и вернусь.

Мы все обязательно вернемся».

Как это мудро.

Кому в Хеллоуин хорошо?

Отец Вадим из Бруклина рассказал о страшной новости:

«Просим помолиться об упокоении Алексея и Сергея, двух молодых людей, убитых в прошедшую хеллоуинскую ночь в городе Вудбридж.

Убитый Сергей – это девятнадцатилетний племянник наших бывших прихожан Парадизовых. Таня Парадизова, тетя убитого, рассказала, что два друга, благочестивой жизни, провели спокойно этот день и приехали домой. Перед подъездом продолжили разговор в машине. К ним подъехала неизвестная машина. Их расстреляли в упор. Один из них скончался тут же, другой – по дороге в госпиталь. Вот уж, воистину, пасха бесовская!

Верю, что Господь не оставит души убиенных Своею милостию. Отпевание сегодня в 10 утра по нью-йоркскому времени. Помолитесь, дорогие!»

Бесы разгулялись в эти дни…

Вот другой случай. Мне сегодня рассказала сама потерпевшая. Она (Елизавета) возвращалась домой. К ней стал приближаться грабитель с пистолетом. Она испугалась, но стала громко повторять молитву: «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!» Грабитель опешил. Он стал требовать сумку, но не очень решительно, хотя и тыкал пистолетом в горло. Вдруг подскочил его подельник и выхватил одну сумку, вторую схватил грабитель с пистолетом, и они уехали на машине. Слава Богу, Елизавету не тронули, но все-таки стресс это у нее вызвало.

Вполне очевидно, кому в Хеллоуин хорошо…

Связь или За пять минут до побега

Почему так пугали нью-йоркским движением? Просто реагировать нужно быстро :)

Запарковался прямо на Брайтоне и сразу же к океану. Зимой океан там – это то, что нужно. Мощь, ритм, покой, вечность, мудрый хлад, крики чаек, красивый песок, как пепельные волосы под гелем. Я от океана уходить не хотел. Побродил, поразмышлял.

Потом собственно Брайтон-Бич. В «Белых ночах» купил стихи Бальмонта, жизнеописание Гумилева. У дверей магазина меня ждал человек, сообщивший, что ему несколько раз кто-то являлся «оттуда» и что-то сказал… Если бы это была не прелесть, то хватило бы на пять житий. Дал ему наш телефон, пригласил в монастырь. Бог даст, приедет.

Посмотрели на Брайтоне на русских бездомных. В целом в Бруклине их около ста человек. На Брайтоне видели группу, человек десять. Спиваются и умирают. Благодаря отцу Вадиму познакомился с Розой. Она находит в метро и на улице русскоязычных бездомных, дает им еду, устраивает куда-нибудь на ночлег. Говорят, за последний год она истратила на них тридцать тысяч долларов, которые ей, естественно, никто не вернет… на земле. Роза пока еще не крещена (по национальности она еврейка), но думает о крещении.

Роза и отец Вадим уже раньше отправляли к нам в монастырь двух бруклинских бездомных, а теперь вот сдали мне из рук в руки Сергея. В России он был звукорежиссером в питерском театре. Последние десять лет – в США, работал, потом стал бездомным. Мы Сережу покормили в украинском ресторане. Народ, правда, озирался слегка на него, когда я уверенно его усаживал: «Проходи, Сережа. Выбирай место…» Поговорили мы с Сергеем и поняли, что добрый и искренний он человек. Вот они какие, нью-йоркские бомжи. Взяли мы Сережу в Джорданвилль. Пусть отоспится, отогреется, а там, может, исповедуется и причастится.