Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Богу равным кажется мне по счастью
Человек, который так близко-близко
Пред тобой сидит, твой звучащий нежно
Слушает голос...
Лишь тебя увижу, — уж я не в силах
Вымолвить и слова.
Под кожей лёгкий жар пробегает, смотрят,
Ничего не видя, глаза. В ушах же —
Звон непрерывный.
Потом жаром я обливаюсь, дрожью
Охвачены руки и ноги, зеленее
Делаюсь я травы, вот-вот как будто
С жизнью прощусь я...
Ефросинья намеренно сделала паузу в этом месте, призывно глядя в глаза Вышеславу; они стояли, держа друг друга в объятиях.
Вышеслав продолжил, тоже по-гречески:
Но терпенье, терпенье: чересчур далеко
Всё зашло.
— Как у нас с тобой, — уже по-русски прошептал он, целуя Ефросинью.
От дверей светлицы, где стояли любовники, стараясь не скрипнуть половицей, удалялась Ефимия. Лишь на миг заглянула она в дверную щель, чтобы сразу сообразить, как ей поступить в данном случае: госпоже теперь не до овечьей шерсти, что привезли пастухи с дальних выпасов.
После вечерней трапезы Ефимия, столкнувшись с княгиней в одном из полутёмных теремных переходов, негромко сказала:
— Я постелила вам у себя в опочивальне. Радим всё равно на ловища уехал, а я у дочерей лягу. Заодно постерегу, чтоб вас никто не побеспокоил.
Свеча дрогнула в руке Ефросиньи, от растерянности она не могла вымолвить ни слова.
— Я тебе не враг, княгиня, — поспешно добавила Ефимия. — Верь мне.
Растроганная Ефросинья заключила Ефимию в объятия.
* * *
На Кузьминки[101]наехал в Путивль князь Игорь с небольшой свитой из молодших дружинников. Был с ним и гридничий Вышата.
— Ого! Мы, кажется, ко времени! — радостно воскликнул Игорь, появившись на пороге трапезной в заиндевелой от мороза шубе и шапке с собольей опушкой.
Кузьминки были последним праздником перед Рождественским постом, когда можно было вдоволь наесться скоромной пищи.
По этому случаю в трапезной был накрыт длинный стол.
За столом кроме Вышеслава и Ефросиньи восседали воевода Ясновит с женой и старшим сыном, местный архиерей Стефан, огнищанин Радим, Ефимия и обе их дочери-отроковицы. Был тут и княжеский подъездной[102]Онисим, не пропускавший званью пиры. Был и ещё один гость, судя по одежде, чужеземец!..
Игорь снял шапку и размашисто перекрестился на образа.
Ефросинья по русскому обычаю с поклоном поднесла супругу чашу хмельного мёда.
— За Кузьму и Демьяна, чтоб быть сыту и пьяну! — провозгласил Игорь положенную для нынешнего торжества здравицу и залпом осушил чашу.
Усевшись на почётное место, Игорь развязно бросил Вышате, который замешкался, не зная, куда сесть:
— Да садись хоть подле вон тех девиц остроглазых. И им почётно, и тебе приятно. — Он кивнул на Радимовых дочерей, которые покраснели и опустили глаза.
Вышата втиснулся в Радимово семейство, потеснив на скамье Ефимию и самого огнищанина.
— С чем пожаловал, князь-батюшка? — обратился к Игорю архиерей. — Всё ли ладно в Новегороде?
— Захотелось поглядеть, как тут моя княгиня поживает, — ответил Игорь и обнял за плечи Ефросинью, по лицу которой промелькнула тень недовольства такой бесцеремонностью. — Корят меня бояре новгородские, мол, почтения я не выказываю к дочери Яро слава Осмомысла. Вот и надумал я обратно в Новгород её звать.
— Иль наскучила тебе твоя мадьярка? — сердито проронила Ефросинья, сбросив с плеча руку мужа.
Гости за столом смущённо потупили глаза. Игорь же нимало не смутился, сказав с усмешкой:
— И вкусным отравиться можно. Ежели без меры потчуют.
Воевода Ясновит провозгласил здравицу за здоровье князя и княгини, чтобы хоть как-то скрасить возникшую неловкость. Все выпили. И только Ефросинья пить не стала.
Чужеземец, сидевший за столом, привлёк внимание Игоря.
Он заговорил с ним:
— Кто ты, друг? Я вижу тебя впервые.
— Эджислав, купец из города Гнёзно[103].
— Откуда и куда путь держишь, друже?
— Был в Муроме и Рязани. Теперь до Киева подвигаюсь, пресветлый князь.
— Какова торговля в Рязани? Как поживает князь рязанский? — расспрашивал Игорь.
— Торговля в Рязани ныне никудышная, — признался поляк. — Князь суздальский заступил дорогу караванам из Новгорода Великого. Раздоры у него с новгородцами. Князь рязанский всё лето от половцев отбивался, коих великое множество к его порубежью подкочевало. Рязанцы молвят, давно не бывало такого бедствия от степняков.
— А чему удивляться? — Игорь со значением приподнял бровь. — Как говорили древние мудрецы, в существовании государств и племён, как и в природе, полной пустоты не бывает. Ежели где-то убыло, то прибудет в другом месте. Закон сей нерушим. Ныне князья наши отогнали поганых от Днепра, так они к Волге перекочевали, там теперь разбойничают.
Купец уважительно покивал головой, внимая князю.
Разговор перешёл на летний поход к Лукоморью киевского воеводы Романа Нездиловича, который пограбил вежи половецкие и с полоном воротился обратно. Хоть и долог был путь киевлян и берендейской конницы, однако никто из половецких ханов даже не попытался отбить у русичей добычу.
— Иссякла сила половецкая, — проговорил Игорь уже после застолья, оставшись наедине с Вышеславом. — Иные ханы в битвах полегли, иные в плену томятся, иные к Волге подались. Лишь на Дону Кончак и Гза ещё собирают степняков под свои знамёна, не хотят без боя с Дона уходить. На них-то Святослав и Рюрик намереваются будущим летом рати вести. Мне о том Ярослав поведал, который намедни ездил в Киев. Собираются князья крепкой силою, чтобы одним ударом покончить с донскими ордами.
— Ты-то в походе этом примешь участие? — спросил Вышеслав.