Игорь выступил из Новгорода-Северского после полудня двадцать третьего апреля с конной дружиной. Тысяцкий Рагуил с пешим полком и обозом вышел в путь днём раньше.

Двадцать шестого апреля за рекой Сеймом путивляне соединились с полком Рагуила.

Днём позднее близ реки Псёл полки наткнулись на рыльское воинство Святослава Ольговича. Войска расположились одним станом.

Сюда же двадцать восьмого апреля подошла Иго рёва дружина.

Целый день и всю ночь Игорь ждал черниговского князя.

Вместо Ярослава пришёл Ольстин с полком конных ковуев и тремя десятками своих дружинников.

— Жена померла у Ярослава, — сообщил Игорю Ольстин. — В трауре он, посему не может в поход идти. Уж не обессудь, княже.

— Ладно, хоть ковуев прислал, — проворчал Игорь, — и за то поклон от меня Ярославу.

Тридцатого апреля войско перешло реку Ворсклу и углубилось в бескрайние степи. Игорь двигался к речке Оскол, где должен был соединиться с братом Всеволодом.

На подходе к Северскому Донцу, когда полки сделали остановку на отдых после долгого перехода, вдруг тень упала на степь. Она ползла от холмов, расплываясь, застилая солнечный свет. Помрачнело как перед грозой, хотя на небе не было ни облачка!

Замерли ратники, с испугом глядя на происходящее.

Князь и воеводы оставили беседу, вскочили на ноги. Никто не может понять, что творится.

Солнце будто бы и светит, да не так — тускло, нерадостно. Мрачней и темней становится вокруг. Будто из травы и кустов поднимается ночь, и только по краям разливается белое сияние.

— Конец света! — истошно завопил кто-то.

Дружинников, испытанных в ратях, страх обуял.

Сбились в кучу, часто крестятся. Кони зафыркали, запрядали ушами.

Воины, побросав оружие, тесней сбиваются к холмику, на котором стоят князья, задрав голову.

Игорь занёс было руку, чтобы перекреститься, но так и не донёс пальцев до лба.

Тень медленно перекатилась через солнце и растаяла.

— Дьявол солнце хотел украсть, — прозвучал чей-то голос.

То знамение небесное! Неугоден наш поход Господу!

— Не к добру знамение!

— Поляжем все зазря! — послышались со всех сторон встревоженные голоса.

Игорь встрепенулся, оглянулся на князей и воевод:

— Что скажете, мужи?

— Ворочаться надобно, — заторопился Ольстин. — Бедой нам грозит сие знамение.

Игорь взглянул на Вышеслава:

— Ты что скажешь?

— Скажу, что и прежде случались такие знамения во многих частях света, — ответил Вышеслав. О том в книгах написано. Священники говорят, что это предупреждение о каре Господней. Астрологи утверждают, что сие явление неизбежно в движении небесных светил, когда Луна и Солнце оказываются в одной точке небесной сферы.

Ответ Вышеслава немного успокоил воевод. И только Ольстин стоял на своём:

— Не простит Господь нашей дерзости. Лучше коней обратно повернуть, князь.

Собравшиеся вокруг дружинники и пешцы с вниманием слушали речи князей и воевод.

— Братья мои и дружина! Тайны Божии неисповедимы, и никто не может знать Его определения. Что хочет провидение, то творит — добро иль зло. Коль захочет Господь, то накажет и без знамения. И кто ведает — для нас сие знамение иль для кого ещё, ведь видно затмение во всех землях и народах.

Видя, что солнце светит как и прежде и день снова полон ярких красок, войско приободрилось. Страх понемногу рассеялся.

Игорь велел дать сигнал к выступлению.

Затмение случилось первого мая, а пятого мая полки разбили стан у реки Оскола, что впадает в Северский Донец.

Всеволод, который вёл свою дружину из Курска более длинной дорогой, подошёл спустя два дня.

Восьмого мая объединённое воинство северских князей двинулось вдоль Оскола на юг.

Игорь был доволен. Одной конницы было две тысячи всадников да в пеших полках около шести тысяч ратников. Сила!

Ранней весной ханы донских орд собрались на реке Тор, чтобы сообща решить нелёгкую задачу: отстаивать ли свои зимние пастбища от русичей с оружием в руках или уходить без боя за Дон.

Несмотря на то что верховным ханом донских половцев опять был избран Кончак, ярый сторонник войны с Русью, среди ханов не было полного единодушия. Далеко не все хотели сражаться с русскими князьями, памятуя недавние разгромы лукоморских и днепровских половцев.

Ханы знали, что киевский князь собирает князей для похода к реке Тор. Именно это обстоятельство и собрало ханов вместе.

— Глупо думать, что русские князья оставят нас в покое и за Доном, — говорил Кончак. — По примеру Владимира Мономаха русичи пойдут за нами и к Лукоморью, и к предгорьям Кавказа, ведь ими движет слава недавних побед. Русские князья хотят оставить нас без стад и табунов, лишить возможности кочевать и ходить в набеги. Если бы мы были объединены в единое государство, как волжские булгары или мадьяры, перешедшие к оседлой жизни, то нам было бы легче отражать нашествия русичей, опираясь на крепости и города. Выставив объединённое войско, мы были бы неодолимой силой, как некогда авары и хазары[104].

— Именно города погубили тех и других, — заметил хан Елдечук, не скрывая своего неудовольствия. — Русичи добрались до хазарских городов и взяли их приступом, истребив всю хазарскую знать. Если из хазар кое-кто смог спастись, загодя покинув города, то из аваров не уцелел никто. Авары тоже полагали, что, держась все вместе, они смогут одолеть любого врага. На деле вышло иначе. Славяне и франки взяли штурмом их гигантский лагерь, окружённый несколькими кольцами из земляных валов. Собственная крепость стала для аваров ловушкой.

Ханы Тайдула и Копти закивали головами, соглашаясь с Елдечуком.

— Города несут гибель любому кочевому народу, — сказал Тайдула. — Елдечук прав.

— Степные просторы защитят нас лучше всяких стен, — заговорил Копти. — Булгары поселились в городах, поскольку переняли от арабов их веру — ислам. Известно, чтобы молиться Аллаху, нужно построить мечеть. Мечеть нельзя перевозить из кочевья в кочевье. Ислам сделал некогда храбрых булгар трусливыми и ленивыми. Куда им теперь кочевать в бедных кибитках, если они живут в домах с фонтанами и каждый день моются в бане.