утром клала вам ложку, а сейчас ее нет. Кто же знает?

— Я ничего утром не ела.

— Ели вы или не ели — это ваше дело. Это меня не касается. А ложка должна быть. Я за нее отвечаю.

— Да найдется ложка, — крикнула Галя, — кому она нужна!

Буфетчица обернулась к ней:

— У меня в прошлом месяце шести ложек не хватило. И все из моего кармана. А защитники находятся. Я вам ложки не дам, как хотите, — сказала она Зое. И ушла, придерживая поднос на уровне головы.

И вот такая ерунда могла расстроить Зою почти до слез.

— Ничего, сказала Галина, — я вам свою дам. У меня есть запасная. А вы не реагируйте. Они все здесь такие грубые. Понять можно — надоели мы им до смерти.

Два раза прибегала сестра, кричала в дверь:

— Батюкова, на гипс!

— Нет Батюковой, в садике гуляет, — отвечала Анна Николаевна.

В третий раз заглянула Софья Михайловна.

— Ну где же Варвара? Вот какой человек! Всех задерживает, — пожаловалась она.

Пока Софья Михайловна стояла в дверях, все молчали.

— Она с собой огурчиков взяла, сала и хлебушка черного, — сообщила шепотом Наташа.

— Выпивает. К обеду-то придет.

— А выписываться не хочет, — сказала Галя.

— Ой, а я как хочу выписаться, — завизжала Наташа, — просто не дождусь завтрашнего дня! Сперва по телефону всех подружек обзвоню, а вечером гости придут. Я так по дому соскучилась!

— А по школе?

— Ну и по школе, само собой. У меня еще освобождение на неделю будет. А уроки мне и сюда приносили.

— Наташа, ты не забудь. Мама само собой, а ты позвони, скажи ему негромко.

— Ой, что вы, Анна Николаевна! Я сейчас же позвоню. У меня телефон в книжечке записан!

— С ней-то ничего не говори, а ему скажи: мама, мол, тебя одного просит прийти. Одного.

— Я так скажу: непременно, непременно идите к маме в больницу. Сегодня же идите — так я скажу.

— Ну, хоть когда сможет. Очень-то не напирай.

Опять открылась дверь. На пороге появилась девушка, похожая на одуванчик, — пушистая желтая головка и зеленое мини-платьице. В руках у девушки были две роскошные розы на очень длинных стеблях.

— Кто здесь будет Анна Николаевна Сахарова?

Анна Николаевна приподнялась на кровати.

— Вот это вам в знак внимания, — сказала девушка, протягивая ей розы. — Как вы себя чувствуете?

— Ничего, спасибо, — едва промолвила Анна Николаевна.

Она понимала, что ей надо улыбнуться, но другие чувства — удивление, любопытство, волнение — были так сильны, что улыбка то и дело соскальзывала у нее с лица.

— Я вас проведать пришла, — сообщила девушка. — Значит, сейчас здоровье у вас хорошее?

— Какое там здоровье…

Девушке предложили стул, и она присела на краешек, не зная, о чем говорить и не слишком тревожась наступившим молчанием. Отсидев несколько минут, она, видимо, решила, что программа выполнена.

— Ну, поправляйтесь. Вы Саше скажите, что у вас Мая была. Меня Мая зовут.

— Алик он, — тихо возразила Анна Николаевна.

— Это сейчас имя не модное. Мне больше Саша нравится. Я с ним так и договорилась, что буду его Сашей звать.

Она попятилась к двери, приветственно поводя выпяченной ладошкой, и бочком выскользнула из палаты.

— Какая хорошенькая! — высказалась Наташа. — И розы такие чудные принесла! Это вам к ней надо приглядываться?

— Кто их разберет, — еще не очнувшись, ответила Анна Николаевна.

— А как же цыганка?

— Ох, не знаю я ничего. Ничего мне не известно.

— А мне девушка не понравилась. Пришла, поглядела, и все. Ни к чему рук не приложила, — сказала Зоя.

Она представила себя на месте этой девушки. Цветы были бы поставлены в банку с водой, в тумбочке был бы наведен порядок. Зоя попробовала бы расчесать волосы Анны Николаевны, которые давно свалялись в войлочный шарик на затылке, да мало ли чем можно было помочь одинокой, беспомощной женщине!

Но материнское сердце встало на защиту сына.

— Да нет, вроде ничего девочка. Обходительная, беленькая.

Варвару, видно, где-то разыскали. Она явилась, держа на весу тяжелую серую руку:

— Черти проклятые… Полон город капусты, а щей сварить не могут. Опять кондер крупяной притащили.

— А на второе что? — поинтересовалась Наташа.

Варвара ей не ответила.

— Твой на лестнице сигаретки смалит, — сообщила она Зое. — И смалит, и смалит одну за другой.

«Нет чтобы скорей прийти, успокоить», — подумала Зоя. Она не волновалась. Просто ей снова стало тяжко лежать, тяжко сидеть, и неизбежность, безысходность этого положения вызывала желание закричать, сбросить одеяло, разбить поильник… Но она обуздывала себя каждый миг, из которого складывались минуты и часы, ведущие к выздоровлению.

Широкая улыбка Леонида должна была сразу объяснить Зое, какой хороший, обнадеживающий разговор был у него с профессором. Но она знала своего мужа и видела черное дно в его глазах.

— Я тебе даю честное слово, Зоенька, он сказал: как ходила, так и будет ходить. Он сказал: операция несложная, все будет в порядке.

— А еще что?

— В общем, больше, по существу, ничего. Честное слово. Главное — будешь ходить. Это он твердо сказал. И вообще все будет хорошо. Ты не волнуйся и ни о чем не думай.

— Принесешь мне завтра чашку, ложки — столовую и чайную. Только не серебряную, там у нас простые есть. Мыло в мыльнице, зубную пасту…

Он вынул записную книжку, перестал улыбаться, и Зоя увидела, каким сосредоточенно-несчастным стало его лицо. Но она не пожалела его напоследок.

— Ты понимаешь, что тебе не придется больше ходить в библиотеку. Сережу нельзя оставлять по вечерам одного.

— Я не буду больше ходить в библиотеку, — торопливо сказал он.

И Зоя закрыла глаза, потому что сейчас ей больше не надо было никаких обещаний и заверений.

Разнесли обед.

Закрыли дверь.

— И день кончился, — вздохнула Галина, — теперь до ночи, пока градусники ставить, никто к нам не войдет.

— А хорошо бы в каждой палате стоял телевизор, правда? — сказала Наташа.

8

Из кабины уличного автомата Леонид Сергеевич позвонил к себе в институт. После разговора с доктором он не смог бы толком рассказать, что произошло.

— Жену сшибла машина, — сообщил он секретарше, — она в больнице. Сегодня я не приду.

Он вышел из будки обессиленный. Еще предстояло встретить Сережу, который вот-вот должен вернуться из школы. Его надо было накормить, и Леонид Сергеевич надеялся, что обычные отвлечения, связанные с едой, посудой, приборкой, помогут ему обрести равновесие.

Он не знал, есть ли дома еда, и на всякий случай купил яиц, масла и батон хлеба. Яйца ему положили в кулек из тонкой, слабой бумаги, и ту экономили так, что кулек был открыт. Всю