несмотря на протесты Леонида Сергеевича, втащила старика к себе в комнату, поставила на стол четвертинку и с какой-то бесшабашной веселостью, которая всегда восхищала Леонида Сергеевича, спросила:

— Ну, тогда рассуди, дядя Филипп, что нам делать? Мы вот год уже бьемся, не знаем. Может, ты что скажешь?

Дядя Филипп мрачно сопел, а под конец чокнулся с Леонидом Сергеевичем и в слезной беспомощности требовал:

— Ты ее береги. Не обижай. Она… Она знаешь какая? — И из далеких лет своей молодости извлек определение прекрасного: — Она цветок душистых прерий…

В ту ночь, дома, Зоя сказала, слегка сощурив глаза:

— Ты, вероятно, сегодня был на банкете? Водку пили?

И прошла к себе в комнату, оставив мужа перед столом, как всегда тщательно приготовленным для вечернего чая.

Он покорился подброшенной ему лжи, как покорялся и потом год, два, три. Как покорялись они оба с Валюшей, загадывая не больше чем на один день вперед. И в этот день они отодвигали серьезные разговоры из страха потерять короткое время, отпущенное им для счастья.

Валюша одиноко тосковала в праздники, когда все обязаны веселиться в кругу семьи, скучновато проводила свой отпуск в обществе таких же одиноких подруг. Очень рано овдовев, она не могла иметь семьи. Созданная для материнства, отказалась от ребенка. И все из-за него.

Все-таки она на что-то надеялась. Один раз сказала:

— Мне приснился сон: я открываю тебе дверь, а ты стоишь с чемоданчиком…

Он сперва не сообразил:

— Ну и что?

— Да ничего, — рассмеялась Валюша, — с чемоданчиком, и все.

Леонид Сергеевич тайком смастерил из какого-то старого футляра крохотный кожаный чемоданчик и следующий раз, едва она открыла дверь, протянул ей эту символическую игрушку, как бы говоря: вот я, весь тут…

Шутка была невеселая, но Валюша умела радоваться пустякам.

В квартире к нему привыкли. В передней, заставленной старыми сундуками, велосипедами, лыжами, установился сложный дух человеческого общежития. Его создали бесчисленные стирки, кипящее на сковородах масло, вечные щи и заботы хозяек о скипидарной мастике для паркета. И один этот запах обладал свойством снимать с Леонида Сергеевича тревоги и заботы.

По привычке, оставшейся с прежних лет, он не звонил, а стучал ребром монетки о стену, которая прилегала к ее комнате. Иногда Валюша открывала раньше, чем он успевал постучать, потому что ждала и видела в окно, как он шел по двору. Но сегодня ему открыла бабушка Паня, родоначальница большой семьи, вредная, ворчливая старуха.

— Иди уже, иди. Царапается, ровно кошка.

Несмотря на почтенный возраст, у нее был тонкий слух. Она придирчиво оглядела Леонида Сергеевича:

— Ничего нынче не принес? А то смотри, сразу в мусоропровод спущу.

Бабушка Паня не могла ему простить прошлой среды, когда Леонид Сергеевич явился с огромным кульком розово-серых креветок. Ему давно хотелось попробовать, что это такое. В светлых мечтах представлялось нечто подобное ракам, которых он мальчишкой ловил в Каспии со старой заброшенной пристани.

Валюша вполне разделяла его нездоровый интерес к этому широко рекламируемому продукту. Они вскипятили большую кастрюлю воды и, согласно инструкции, полученной в магазине, высыпали туда маленьких замороженных рачков. По кухне распространился запах гниющих водорослей.

Добавили перцу. Положили две головки луку. Аромат сделался гуще, противнее, проник в переднюю, откуда стали показываться встревоженные соседи.

— Может быть, лаврового листа? — предложила Валюша. — Только у меня нет.

— Украдем у кого-нибудь? — предложил Леонид Сергеевич.

Давясь от смеха, Валюша указала ему на полочку критика-искусствоведа Ирины Кирилловны.

Хозяйка застала Леонида Сергеевича в ту минуту, когда он запустил пальцы в ее банку с лавровым листом. Валюша предательски убежала в комнату, оставив его одного.

— Я в претензии на вас не за то, что вы взяли у меня без спросу лавровый лист, — сказала Ирина Кирилловна, — это, в конце концов, мелочь, в которой я Валюше безусловно не отказала бы. Но вы совершенно отравили атмосферу всей квартиры, а это в условиях всеобщего загрязнения воздуха…

Она говорила долго. Леонид Сергеевич стоял с ее лавровым листом в руках, а креветки на плите кипели, кипели и все больше отравляли воздух.

В конце концов их высыпали в мусоропровод. Чтоб умилостивить соседей, Леонид Сергеевич сбегал за мороженым, и в доме с раскрытыми форточками все ели пломбир. А потом дядя Филипп, со своей стороны, выставил четвертинку, и они пожалели, что спустили в мусоропровод возможную закуску, даже не попробовав.

Сегодня Леонид Сергеевич не принес ни креветок, ни букетика, ни конфет. Он едва поздоровался с тетей Паней, потому что из темной глубины передней ему навстречу торопилась Валюша и было в ней что-то необычное.

Он не определил, что именно. Главное, сразу наступило облегчение оттого, что рядом оказались ее широко расставленные глаза, руки с четко проступающими косточками, ее открытая улыбка.

Он опустился в старое продавленное кресло, а Валюша, ни о чем не спрашивая, тихо ходила по комнате, занятая не то приборкой, не то перестановкой безделушек, сувениров и всяких игрушек, до которых она была большая охотница.

Тут Леонид Сергеевич понял, что именно поразило его в первый миг. Валюша была необычно одета — в синее бархатное платье с большим круглым вырезом и в новые лаковые туфельки. Она заметила его удивленный взгляд:

— Нравится? По самой последней модели. Я его к Новому году готовила. Покрутиться?

Леонид Сергеевич любил ее обновы. И синий бархат подходил к ее глазам и легким волосам. Но сейчас было трудно видеть ее такую нарядную, праздничную.

Он приложил ее руки к своему лицу и постарался хоть минуту ни о чем не думать.

— Разогреть тебе щей? — спросила Валюша. — У меня сегодня хорошие щи.

Она убежала на кухню. Из всех женщин, каких он знал, только Валюша могла встать у плиты, разогревать щи и жарить котлеты в новом платье. Ни на кого она не была похожа. Вдруг вечером срывалась с места:

— Пойдем в Венецию…

Уводила его куда-нибудь на берег Москвы-реки и требовала:

— Ну теперь смотри другими глазами. Все это новое, чужое. Венеция. Попробуй. Получается? Видишь?

Ее представления о Венеции сводились к воде, гондолам и дворцам.

Все это было. Они слышали всплеск маленьких волн. По темной воде плыли лодки и ярко освещенные речные трамвайчики. Ветер доносил запах сырости, тины и мазута. Это казалось веяньем моря.

Так они побывали и в Париже, и в Индии, стоило только увидеть подходящий фонарик, башенку, цветную роспись на старом доме. Один раз случилось чудо. По Калькутте шла настоящая индианка в сари со звездочкой на лбу.

Порой Леонид Сергеевич представлял себе, как язвительно высмеяла бы Зоя все эти детские фантазии. Но