И что более всего обидно, он чувствовал себя идиотом, попавшимся в самим же расставленную сеть. Женевьева Латур была тем, кого он из нее сделал; поступала так, как он хотел, была непреклонна в своем стремлении к независимости, твердо верила в то, что у них нет друг перед другом никаких обязательств, что они лишь партнеры, как в любви так и в деле, до тех пор, пока договор между ними не прервется естественным образом.

Тогда Женевьева уйдет и займется, вероятно, тем, что лучше всего умеет делать, как она сама небрежно бросила когда-то. Доминик стиснул зубы, увидев, как «жена» легко переключила внимание с Фуше на молодого сына виконтессы де Граси. Парню было лет двадцать, и он не скрывал своего восхищения Женевьевой — восхищения, которое та лишь подогревала, расточая ему обворожительные улыбки. Проклятие! Неужели обязательно играть кокетку с таким видимым удовольствием? Ведь от де Граси ей ничего не нужно, к чему же эти улыбки и это интимное прикосновение к его руке? Женевьева делает это потому, что так ей нравится, и винить в этом Доминик Делакруа должен только себя. Если бы на ее месте была другая женщина, он бы получал удовольствие, наблюдая за этой игрой. Как сказать Женевьеве, что ему это вовсе не доставляет радости, так, чтобы не показаться ревнивым и наивным влюбленным мальчишкой? Она посмеется над превращением ментора-прагматика в болтливого безмозглого дурака, и ее нельзя будет винить за это. Ведь она-то в него, судя по всему, не влюблена. Женевьева влюблена в возбуждающее чувство свободы, которое он ей подарил, в возможность собственными руками устроить свое будущее, в любовь. Но не в любовь к Доминику Делакруа — так считал гроза морей, пиратствующий капитан.

— Ваша супруга сегодня очаровательна, Делакруа, — услышал он за спиной ровный голос Жан-Люка Леграна.

— Я передам ей ваш комплимент, Легран, — ответил капер с вежливой улыбкой. — Если, разумеется, вы не предпочтете высказать его сами.

— Она немного занята в настоящий момент. Мадам Делакруа очень популярная личность.

Капер замер, нервы у него напряглись до предела — он безошибочно уловил назревающую опасность. Мужчина, соблазнивший жену другого мужчины, не станет поддевать обманутого мужа, если нет на то веской причины. Тем более в данном случае, когда таковой муж достаточно ясно дает понять, что шалости жены его ничуть не волнуют. Но нужно что-то ответить на замечание, которое нельзя не счесть оскорбительным для дамы, а следовательно, и для ее мужа.

— Как мило, что вы это заметили, Легран. — Бирюзовые глаза сверкнули в свете ламп, губы изогнулись в улыбке, не предвещавшей ничего хорошего.

Легран натянуто улыбнулся в ответ:

— Вам это должно быть лестно, Делакруа. «Зачем он дразнит меня, — недоумевал Доминик. — Ведь не хочет же он спровоцировать дуэль? Или хочет? Но зачем, черт возьми?» Он не может ничего иметь против Доминика — человека, который сквозь пальцы смотрит на то, как Легран соблазняет его жену. Или собака зарыта именно здесь? Эта мысль мелькнула где-то в его сознании, мелькнула и подхлестнула то неопределенное чувство опасности, которое нес с собой Легран.

Доминик широко дружелюбно улыбнулся собеседнику и откланялся:

— В высшей степени лестно, Легран. Прошу извинить меня. — Он зашагал через комнату, оставив француза теряться в догадках.

Может быть, они ошиблись, и Делакруа действительно плевать на эскапады собственной жены? Хотя был момент, когда Легран почувствовал опасность, он чуть не отскочил назад от этих внезапно ставших зловеще-ледяными бирюзовых глаз. Но это чувство так же быстро прошло, как и возникло. А может, ему и просто все только показалось.

Легран отправился в игорную комнату, чтобы поделиться своими неопределенными впечатлениями с другими заинтересованными участниками небольшой партии охотников выяснить кое-что насчет Делакруа и его обещающей и ускользающей супруги.

— О, Доминик, ты так подкрался, что напугал меня! — Женевьева со смехом обернулась к возникшему у нее за плечом мужу. — Знаешь, нужно быть осмотрительнее — ты можешь ненароком услышать что-нибудь нелестное в свой адрес. Не так ли, господа? — Глаза ее озорно блестели, и на щеках появились ямочки — она приглашала Фуше и молодого де Граси посмеяться над фривольной шуткой.

Фуше только снисходительно улыбнулся и бросил на месье Делакруа оценивающий взгляд. Даме следовало бы быть поосторожнее, решил он. Ее муж, судя по всему, не в настроении разговаривать в столь рискованном тоне. Молодой де Граси зарделся, испугавшись, что Делакруа может подумать, будто он сказал нечто непозволительное.

Женевьева похлопала его по руке:

— Не смущайтесь. Мой муж прекрасно понимает шутки, правда Доминик? — И посмотрела на него, требуя подтверждения, но тут улыбка сошла с ее лица: неудивительно, что де Граси так смутился.

— Ни у кого, насколько мне известно, пока не было оснований жаловаться на отсутствие у меня чувства юмора, мадам, — проговорил он медленно. — Но все когда-нибудь случается впервые.

Женевьева оцепенела. Что, черт возьми, не так? Точнее, что она сделала не так? Капер явно был разгневан, и, как всегда, это выражалось в неподвижности взгляда, который приковывал к себе собеседника. Она чувствовала себя такой восхитительно искушенной, была в восторге от того, что удалось привлечь внимание и заинтересовать таких разных мужчин, как месье Фуше и сын хозяев, наслаждалась легким флиртом, которым занимались здесь все и в котором она оказалась столь искусна. И вдруг Доминик заставляет ее почувствовать себя смущенной и подавленной, словно расшалившуюся маленькую девочку, которую строго одернул взрослый.

— Нам пора домой, — сказал Доминик, прискорбно игнорируя требования вежливости.

Женевьева вспыхнула, но на сей раз скорее от досады, чем от неловкости. Короткое замечание Доминика прозвучало словно приказ, и она никак не могла понять, чем навлекла на свою голову такое публичное унижение.

— Еще рановато, — проворковала она, однако голос звучал твердо. — Но если ты устал, конечно, поезжай. Я скоро тоже приеду.

Фуше закашлялся и взял под локоть вытаращившегося де Граси. Наконец молодой человек понял, чего от него хотят, пробормотал извинения и ринулся прочь.

— Пошли, — сказал капер и предложил Женевьеве руку.

— Я еще не собираюсь уезжать, — злобно прошипела она. — Ты не имеешь права ставить меня в такое неловкое положение.

— Это ты ставишь меня в неловкое положение, — категорически заявил он. — И если не хочешь усугубить его еще больше, то без дальнейших споров возьмешь меня под руку.

— Что я сделала? — спросила Женевьева, отнюдь не собираясь подчиняться.

— Ты сама прекрасно знаешь. — Доминик взял ее руку и просунул себе под локоть. — Я достаточно долго наблюдал, как ты по-идиотски кокетливо жеманничаешь и флиртуешь, так что мы откланиваемся.

К своему великому огорчению, Женевьева почувствовала, от такой грубой несправедливости слезы наворачиваются у нее на глаза.