VI

Арестованных выпустили из тюрьмы, но передали дело в суд. Их доставили в зал заседаний под конвоем.

Виторино сопровождал подсудимых, шагая посредине улицы. Зал заполнили жители поселка. Судья, восседая в кресле с высокой спинкой, слушал показания свидетелей, в то время как писарь Серафим записывал то, что говорили арестованные. Распухшее лицо, отросшая борода, желтые глаза мастера Жозе Амаро производили отталкивающее впечатление. На вопросы судьи старик отвечал с поразительной твердостью. По его хриплому, как у больного чахоткой, голосу, по глазам, устремленным в одну точку, было видно, что он едва сдерживает ярость. Мастер приписывал свой арест доносу негра Флорипеса из Санта-Фе, который не мог простить ему своей ссоры с хозяином энженьо и втравил его теперь в эту историю.

— Сеу доктор, мне ничего не надо. Я уже стою одной ногой в могиле. Но зачем заставлять страдать этих людей?

Из слепых глаз Торкуато, сидевшего рядом с мастером, катились слезы. Багровые полосы от кнута на лице негра Пассариньо кровоточили. Виторино молча стоял рядом с арестованными. Все в зале смотрели на него. Это был большой день в его жизни. Он защищал своих людей. Должна же восторжествовать справедливость. Когда судья зачитал прошение о предоставлении арестованным свободы, он взглянул на сидящих в зале. Пусть все знают, что он не какой-нибудь там болтун. На сей раз лейтенант Маурисио будет иметь дело с настоящим мужчиной. Мастер Жозе Амаро оцепенел. Он сидел, точно изваяние. Говорил спокойно, деревянным голосом. Слепой Торкуато своим рассказом вызвал слезы у пономаря Поликарпо. Спокойно, как только он один умел, Торкуато говорил о тех избиениях, которым подвергся. Он был бедным человеком, жившим милостью добрых христиан. И вот ни за что ни про что его избили. Что мог сделать он, несчастный слепой, против сильных мира сего? Пассариньо едва шевелил губами. Он был избит больше всех. Грязные лохмотья покрывали кровоточащую спину негра. Лейтенант Маурисио срочно уехал в Итабайану. Командовать отрядом остался сержант Зезиньо. Увидев его в зале, судья потребовал, чтобы он удалился. Он не хотел, чтобы тот своим присутствием оказывал хоть какое-нибудь давление на ход судебного разбирательства.

Сержант, стоя под тамариндом, громко возмущался. Он не осмелился возразить судье только потому, что лейтенант был в отъезде. Но пусть этот старый Виторино пеняет на себя. Он видел, как арестованные выходят из судебного зала, и пришел в ярость, увидев усмешку капитана Виторино, который так оскорбил полицию. Он хотел было схватить его, но сдержался. А полицейские, разбившие бивак на базаре, не собирались этого терпеть. Неужели они допустят, чтобы этот старый насмешник стал героем в глазах жителей поселка? Этого еще не хватало! Два часа спустя к полицейскому инспектору Медейросу явился судебный чиновник с постановлением об освобождении арестованных. Виторино накупил шутих и, стоя у двери суда, покрикивал, пуская их. Услышав взрывы, полицейские выскочили, чтобы узнать, в чем дело. Увидев торжествовавшего свою победу старика, устроившего посреди улицы фейерверк, они направились к нему.

— Немедленно прекрати это, старый пес!

И набросились на него. Виторино отступил к двери и выхватил кинжал.

— Первого, кто меня тронет, заколю!

Сержант скомандовал полицейским:

— Отставить!

Потом направился к дому судьи. Доктор Самуэл стоял у окна.

— Доктор, вы должны утихомирить этого буяна! Лейтенант перед отъездом сказал мне: «Сержант Зезиньо, старика не трогать». Я знаю, что он родственник местных богачей. Но над полицейскими нельзя издеваться.

— Я ни над кем и не издеваюсь, сержант. Я не какой-нибудь хулиган. Просто пускаю фейерверк по случаю победы.

Судья рассмеялся. Сержант отправился на поиски Жозе Медейроса, который, как ему передали, зачем-то звал его. А дело было в том, что Медейрос получил распоряжение судьи освободить арестованных, но он-то ведь никого не арестовывал. Сержант попросил подождать лейтенанта, который должен был вернуться с двухчасовым поездом.

Как только лейтенант Маурисио приехал, ему тут же обо всем доложили. Он отправился к судье. Эти люди задержаны с целью проверить выдвинутые против них обвинения. Он не хотел проявить неуважение к суду, но был вынужден применить насилие. Судья ответил ему, что он, со своей стороны, лишь выполнил свой долг. Он вершит правосудие и над бедными и над богатыми.

Пронесся слух, будто лейтенант не хочет освобождать арестованных. Виторино сидел под тамариндом и оживленно болтал. Он уже принял необходимые меры. Отправил телеграммы главе партии и связался с председателем кассационного суда, прося о поддержке. Он свободный человек, а не какой-то Мануэл Феррейра, адвокат, который трусил хуже старой кошки. Он готов умереть за своих подзащитных. Увидев лейтенанта, который подходил к ним, Виторино и не подумал прекратить своих разглагольствований.

— Хватит болтать, старик! Я не люблю шуток!

Все, кто окружал Виторино, мгновенно разбежались. Капитан Виторино остался один на один с лейтенантом.

— Лейтенант, вы меня плохо знаете. Я никогда не болтаю. Все, что я говорю, я делаю.

— Лучше помолчи, старик.

— Никто меня не заставит замолчать, сеу лейтенант!

— А я заставлю!

И он ударил старика по лицу с такой силой, что тот упал. Лейтенант закричал на всю улицу:

— Здесь, в этом паршивом поселке, командую я! Пусть явится сюда хоть судья, хоть сам дьявол, я им покажу, с кем они имеют дело!

Полицейские вышли с базара и уселись под тамариндом. Старый Виторино хотел было встать, но тут сержант Зезиньо ударил его еще раз, и он снова свалился на землю.

— Не говорил ли я тебе, старик, что лейтенант не простит твоих насмешек?

Неожиданно для всех старик вскочил и, отступив немного назад, выхватил кинжал. Полицейские увидели, как блеснуло стальное лезвие, и приготовились защищаться. Виторино ничего не говорил; вид у него был безумный: глаза вылезли из орбит, из носа стекала струйка крови. Сержант бросился на него, на помощь подоспели полицейские. Они быстро скрутили старика.

— Бросьте эту собаку в тюрьму! Пусть переночует там вместе с остальными!

И он направился в дом командора Кинки Наполеона, который, напуганный событиями, не знал, как ему быть. Здесь же находился падре. Разговор шел о том, что лейтенант проявил неуважение к судье. При виде разъяренного офицера, вошедшего в магазин, все замолчали.

— Вот так, сеу командор Кинка! Плевать я хотел на все распоряжения! Старик может быть сыном хоть самого президента, пусть теперь жалуется! К черту этого сумасшедшего!

— Лейтенант, нельзя проявлять к судье подобное неуважение.

— Президент предоставил мне свободу действий. Со мной шутки плохи! Завтра я освобожу арестованных. А сегодня они будут иметь дело со мной!

— Лейтенант, —