- Боюсь, боярин Василий, ты не отдаешь себе отчета в том, какие силы ныне противостоят христианскому миру, - вздохнул Адальберт. – И какие опасности подстерегают тех, кто пытается примирить веру истинную с языческими заблуждениями. Ибо путь Чернобога, это путь Сатаны и всякий человек, на него ставший, уже никогда не вернется к свету.

- Но я все-таки должен предостеречь тебя, монсеньор, от слишком поспешных действий, - взволновался боярин Василий. – Киевская христианская община не столь велика и могущественна, чтобы бросить открытый вызов волхвам.

- Я очень хорошо понимаю трудности, стоящие передо мной, сеньор Василий, но это вовсе не означает, что я готов пойти на сделку с собственной совестью.

Пожалуй, именно после этого разговора в сердце боярина Василия стали закрадываться сомнения в правильности сделанного княгиней Ольгой шага. Нет слов, епископ Адальберт был очень умным человеком, имевшим к тому же большой опыт общения с язычниками. Вот только опыт этот был весьма специфического свойства. Христианская вера в Полабье и Варгии насаждалась огнем и мечом, а в Руси такой способ общения с паствой мог привести к весьма печальным последствиям, как для самого крестителя, монсеньора Адальберта, так и для всех христиан города Киева.

Киев встретил посланца короля Оттона настороженно. Причем насторожились не только язычники, но и христиане. В частности отец Феоктист вообще отказался общаться с епископом, а отец Григорий во время приема, организованного Ольгой, не проронил ни слова, всем своим видом демонстрируя неприятия выбора, сделанного великой княгиней.

- Все со временем утрясется, - попытался успокоить княгиню и ее ближних бояр Василий. – Епископ Адальберт человек опытный и сумеет наладить отношения со своей новой паствой.

Ольге посланец короля Оттона не слишком поглянулся, еще меньше он понравился боярину Юрию, который не постеснялся высказать великой княгине все, что он думает о франкских христианах вообще и о епископе Адальберте в частности. Причем сделал это в присутствии самого епископа, с которым, оказывается, был давно и неудачно знаком. Адальберт тоже узнал киевского боярина, оставившего за собой горы трупов в старом замке города Мерзебора и, возможно, повинного в смерти архиепископа Майнцского.

- Да, - не стал спорить боярин. – Это я всадил осиновый кол в старого упыря и не сколько не жалею об этом. А на тебе епископ столько славянской крови, что ее за всю оставшуюся жизнь не отмолить.

Боярина Юрия все же удалось унять после вмешательства боярыни Татьяны и до драки дело все-таки не дошло. Тем не менее, впечатление от встречи с епископом Адальбертом у княгини Ольги осталось неприятное, о чем она не постеснялась сказать огорченному боярину Василию. Боярин Юрий был далеко не последним человеком в христианской общине города Киева. И его неприкрытая вражда к новому епископу могла расколоть христиан на два непримиримых лагеря. Что, в общем-то и случилось по прошествии нескольких дней. И хотя большинство киевских христиан все-таки приняло пришельцев как своих наставников в христовой вере горький осадок в Ольгиной душе все-таки остался. Ее озабоченность слегка рассеялась, когда епископ Адальберт предложил построить в Киеве еще один храм, в дополнение к двум уже существующим. Кроме того он собирался возвести монастырь на месте Угорского предместья, где был убит первый мученик за христианскую веру в Киеве князь Аскольд. Епископа Адальберта горячо поддержали бояре Василий и Нестор, и даже обиженный на весь мир отец Григорий. Последний заявил, что князь Аскольд бесспорно достоин того, чтобы его причислили к лику святых. После недолгих раздумий Ольга согласилась.

Надо отдать должное монсеньору Адальберту, он был прекрасным организатором. И не успели киевляне глазом моргнуть, как он уже заложил фундамент нового христианского храма. Увы, начавшееся строительство было омрачено трагическим происшествием. Брат Бенедикт, приехавший в Киев, вместе с монсеньором Адальбертом был найден мертвым в своей ложнице через три дня после того, как приступил к возведению храма. Нож, торчащий из груди несчастного монаха, не оставлял никаких сомнений в том, что Бенедикт был убит. Боярин Василий лично осмотрел остывающее тело и пришел к выводу, что в этом страшном деле не обошлось без Велесовых волхвов. На это указывала рукоять ножа, сделанная в виде дракона, раскрывающего пасть.

- Я же предупреждал тебя, боярин, - произнес дрогнувшим голосом Анадраг, стоящий за спиной Василия. – Они уже здесь.

- Кто они? – рассердился боярин.

- Круг Вия. Это ритуальное убийство.

Прежде в Киеве ничего подобного не случалось. Язычники хоть и косились, случалось на христиан, но кинжалы и ножи, тем более жертвенные, в ход не пускали.

- А князь Аскольд? - напомнил Анадраг Василию.

- Спор между Олегом и Аскольдом не о вере шел, а о власти, - махнул рукой Василий. – А с вокняжением Олега никто христиан в Киеве не обижал. Поговаривали, что Вещий и сам был крещен в юности. Князь Ингер и вовсе не делал различий между христанами и язычниками. Тот же боярин Юрий у него в любимчиках ходил.

- Боярин Юрий связан с язычниками, - нахмурился Анадраг. – Не исключаю, что его рук дело.

- Типун тебе на язык, - рассердился Василий. – Не станет киевский боярин, язычник он или христианин убивать из-за угла. Из варягов кто-нибудь свел с братом Бенедиктом счеты. Ты своего знакомого в Киеве не встречал?

- Если бы встретил, то один из нас был бы уже мертв, - отозвался мрачный Анадраг.

Выходцев из Варгии и Полабья в Киеве было тысяч десять с гаком. Это не считая тех, кто пришли с Олегом сто лет тому назад. Великокняжья дружина состояла из новых варягов едва ли не на половину. И хотя за пятнадцать минувших лет мечники, приглашенные в Киев еще князем Ингером, уже обжились в городе и стали здесь почти своими, это вовсе не означает, что они забыли обиды, нанесенные им франками на родине. Между собой варяги-христиане и варяги-язычники никогда не ссорились, но и не смешивались, как успел заметить боярин Василий. Христиане, коих было меньшинство, кучковались вокруг воеводы Фрелава, а язычники тяготели к воеводе Свенельду. Великую княгиню Ольгу до сей поры такой расклад вполне устраивал, ибо позволял удерживать воевод в послушании, но с приездом Адальберта равновесие в киевской дружине могло быть нарушено. На что ей уже намекал воевода Свенельд. Слишком быстро воевода Фрелав и монсеньор Адальберт нашли общий язык. Боярин Василий заподозрил, что они были знакомы раньше и без обиняков спросил об этом Анадрага.

- Так ведь Фрелав был ближним боярином князя Тугомира, - пожал тот плечами. – Я его тоже хорошо знаю. Род Фрелава хоть и захудалый, но в Говолянской земле хорошо известный.

- А христианство Фрелав давно принял?

- Говорят, он крещен был еще в младенчестве матерью саксонкой, которая доводилась близкой родственницей покойному маркграфу Зигфриду Мерзебургскому. И крестил его никто иной как епископ Гильдеберт, убитый потом графом Танкмаром и боярином Юрием.

- А епископ Адальберт действительно участвовал в кровавой бойне в городе Мерзебурге?