другого конца аэродрома двигалась знаменная группа. Алое пятнышко Боевого стяга. Серебряные полоски клинков в руках ассистентов.

Две группы людей сближались, но не сблизились. Сходились, но не сошлись, заняв каждая свое место. Между ними словно бы пролегла незримая граница.

Ржанков сел за руль машины. Здесь, где звенят литавры, без него спокойно обойдутся. А вот там, на обочине дороги, он, пожалуй, не помешает. Все мероприятия: по контрразведывательному обеспечению аэродрома и безопасности людей выполнены в надлежащем объеме. Но не рано ли ты успокоился, Геннадий Николаевич?

Ржанков выжал сцепление, включил скорость. Краем глаза увидел своего водителя, спешившего к стоянке. Подождать? Но тут как-то явственно припомнилась газетная страница с указами о награждении солдат и сержантов, выполнявших свой долг в горячих точках. О награждении посмертно…

Геннадий Николаевич нажал акселератор. Трандофилов припустил бегом и чуть ли не грозил издали своему начальнику. Ржанков усмехнулся: хватит, солдат, и на твою долю тревог!

Со стоянки Геннадий Николаевич вывернул на дорогу, прибавил газа и опустил щиток: солнце слепило глаза.

— Вы принимаете наше предложение? — спросил Сидней Глинер русского капитана. Тот даже не стал ничего говорить. Просто покачал головой.

Юлиана с самого начала была почти уверена, что он откажется. Август Купер хотел вернуться в военную авиацию. Почему бы советский капитан стремился оставить Военно-воздушные силы? Чем-то были они схожи — капитан Купер и капитан Першилин. Оба были военными летчиками. Если бы не пролетарии, а военные всех стран объединились, на Земле больше не было бы войн.

Юлиана знала, что пока это невозможно. Как невозможно ей снова подняться на По-2 вместе с Августом. Невозможно сегодня, а через сто, тысячу лет? В данную минуту тело Августа Купера в грузовом отсеке «боинга-747» пересекает океан с крейсерской скоростью 948 километров в час на высоте десять тысяч метров. В Америке капитана ВВС в резерве ждет криогенная капсула, оплаченная компанией «АТ» на тысячу лет вперед, когда врачи тридцатого века разморозят их обоих — Августа и Юлиану.

И всю эту тысячу лет их капсулы будут рядом. По-2 дождется своих пилотов в герметическом ангаре.

В это мгновение мисс Юлиана Стайн поняла, что вышла из большой игры, коли начала верить в сказки. Она сняла с руки часы, предназначавшиеся в подарок Августу, и протянула русскому летчику:

— Пожалуйста, примите на память о Юлиане Стайн и Августе Купере. Да хранит вас Бог.

Ржанков притормозил у развилки, выбирая, какой дорогой ехать дальше. Прямо шла грунтовая, отменно укатанная грузовиками отдельного батальона аэродромного обеспечения. Другая уходила влево, ныряя в зеленую тень лип, как в прохладный омут. Омут, в котором, если верить донесению, водились черти, и Ржанков выбрал ее.

На ухабистой дороге руль рвался из рук как живой.

Его волновали, всегда тревожили аэродромы, ощущение спрессованного времени и расстояния. Ржанков вспомнил Тузель — военный аэродром на окраине Ташкента, откуда впервые улетал в Афганистан. Из иллюминатора самолета на поле за взлетно-посадочной полосой он увидел лошадь. Лошадь не паслась, не щипала траву мягкими губами. Напряженно вытянув шею, она смотрела вслед рулившему на старт транспортнику. Ржанков загадал: если не опустит голову к заманчиво зеленевшей траве, он вернется из Афганистана живым.

Белая лошадь не подвела. Не опустила голову, и с той поры, стоило Ржанкову оказаться вблизи военного аэродрома, он незаметно оглядывался. Может быть, на каждом аэродроме надо завести свою белую лошадь? Просто на счастье.

Ржанков сбросил скорость, приметив след широкого протектора «хонды» на пыльной дороге. Секунду спустя он увидел сам мотоцикл и человека в защитной куртке, почти неразличимого в разросшихся зарослях ежевики.

Ржанков мгновенно оценил обстановку. В километре от этого места была площадка торжественных построений у командно-диспетчерского пункта аэродрома, где собралась сейчас уйма народа. Геннадий Николаевич то ли услышал, то ли угадал звуки бессмертного марша «Прощание славянки»…

Заместитель командующего Группой войск генерал-лейтенант Кулемин приложил руку к козырьку фуражки. Четкий жест, заученное движение, но почему предательски подрагивают пальцы? Как совместить голос сердца и рассудка, чтобы звучали ладно и согласно, подобно столетнему маршу?

Кулемин, бывший здесь старшим по званию и возрасту, не знал. Может быть, ответ знал Чрезвычайный и Полномочный Посол, но Антон Николаевич Шестопалов на проводы не прибыл. Только что звонил пресс-атташе и вежливо объяснил Кулемину по телефону: «Видите ли, уважаемый Николай Иванович, событие не того уровня».

Не того? Кулемин смотрел на Боевое знамя полка, которое тяжелыми складками колыхалось над бетонкой, на строгие и серьезные лица вертолетчиков. Да, вероятно, есть события на «уровне посла», есть на уровне советника-посланника. А есть и такие, как сейчас, — на уровне сердца, долга и чести.

Кулемин чувствовал нарастающее напряжение. Шутки в сторону. В сторону и цветы, по традиции врученные экипажу и меньше всего нужные летчикам в полете. Дирижер военного оркестра подал знак, и смолкла музыка. Экипаж двинулся к вертолету. Камуфлированный, словно облаченный в маскировочный костюм, транспортно-боевой вертолет был готов к старту. Подъехал аэродромный «пускач». Медленно, словно нехотя, провернулся несущий винт Ми-8.

Борттехник отсоединил кабель, поднялся по трехступенчатому трапу в кабину, нагнулся, отцепил трап и забросил в грузовой отсек. Махнул на прощание кому-то рукой. Задвинул дверцу.

«Персона нон грата», — вспомнил Кулемин. Да, именно так окрестили российские войска, дислоцированные на территории страны, местные газетчики. Там, куда летят эти парни, их тоже особенно никто не ждет. До тех пор пока защитники Родины остаются нежелательными персонами, не будет покоя в тридесятом государстве.

Щелкали затворы фотоаппаратов. Небо прочертила зеленая ракета, открывая экипажу дорогу домой.

Полковник Ржанков краем глаза заметил след ракеты, растаявшей в голубизне, и больше не оборачивался. Человек, примеченный им в кустах ежевики, опустился на колено, и Геннадий Николаевич увидел на его плече гранатомет.

Ржанков врубил четвертую скорость и до предела утопил педаль газа. Он запоздало пожалел, что никогда не носил оружия. Сейчас хватило бы одного выстрела, а вместо этого придется калечить машину. Другого варианта нет.

Впрочем, нет, он был, другой вариант. Начальник военной контрразведки понял это, когда гранатометчик развернулся и вскинул свое оружие навстречу ему.

Ржанков не отвернул. Сжимая бьющий на ухабах руль машины, он успел все же разглядеть, что гранатомет одноразовый, и значит…

В лицо ударил фонтан огня.

Лоранд отбросил пустой контейнер. Сработал навык, обратившийся почти в инстинкт: бить по цели, которая идет на тебя. За спиной тлели подожженные пламенем порохового заряда кусты. На аэродроме все так же играла музыка: видимо, там не обратили внимания на хлопок портативного гранатомета. Зато наверняка заметят столб дыма, который уже поднимается над исковерканными «жигулями».

Нельзя терять ни минуты. Лоранд с трудом вывел мотоцикл на дорогу — на этот раз слишком глубоким