– Я здесь, я рядом, – шепнул он, обнимая ее, в последний раз обнимая женщину, которую полюбил и которая сейчас умирала на его руках.

Рана была глубокая и страшная; Кентаро знал, что человек с такой раной может умирать в муках много часов.

Он не хотел этого, не хотел этого для нее!

Она обняла его дрожащей рукой, погладила по щеке, размазывая кровь. Губы сложились в немые слова. Он ответил на них, поцеловал ее.

В последний раз.

Все было в этом поцелуе, все.

В руке Духа блеснул острый танто.

Сталь принесла целительную и добрую тишину.

Когда весть о смерти Нобунаги Хироши распространилась по лагерю, армия разбежалась мгновенно. Спасти ситуацию не могло уже ничто!

Ходили слухи о нескольких шиноби, нанятых мангутами, которые прокрались через охрану, подожгли лагерь, напали на Железный Дворец, убили великого воина и всех его приближенных. Даймё поменьше рангом забрали свои полки и разъехались по своим провинциям, надеясь любой ценой защитить их от неминуемого нападения. Сомнений в грядущем нападении не было никаких.

Они и не догадывались, что за все это в ответе были не мангуты. И не могли знать, что дикари перешли горы, миновали Ворота Сна и напали на Кедо. Быстро захватили ослабленный город и сожгли его в приступе бешенства. Огонь уничтожил заодно и порт, испепелив стоящие там корабли – это затруднило мангутам дальнейшее наступление, но не настолько, чтобы замедлить нападение на Железный Дворец.

Под стенами его они встали через десять дней после взятия города. Атаковали с ходу, первым делом разбив малочисленные формирования тех кланов, которые все же остались. Головы самураев и асигару сложили в пирамиды у стен, а потом захватили крепость. Железный Дворец пал удивительно быстро. Настолько быстро, что солдаты даже не успели достойно схоронить своего предводителя. И еще долго мангуты таскали за собой сгнивший труп Нобунаги Хироши, выдавая его за свою победу, хвастаясь, что великий воин, видя их мощь, совершил сеппуку.

Замок сожгли, солдат вырезали всех до единого.

Потом с юга страны прибыли инженеры, привезенные с самого западного континента. Они определили, что замок был построен на каких-то месторождениях, и приказали начать раскопки. Мангуты отложили сабли и пики, взяли кирки и лопаты.

Через много дней им удалось до чего-то докопаться. Не до месторождений (те, очевидно, были уже истощены), а до сети подземных коридоров и пещер. То, что удалось оттуда извлечь, как можно быстрей погрузили на повозки и отправили к самому великому хану.

Цапля торжественно ступала по озеру. Сложенные белые крылья выглядели как панцирь, а на воду птица поглядывала с возвышенным презрением.

На камнях квакали зеленые жабы. Где-то поблизости вился уж. Повеял ветер, и трава зашелестела песней.

Видимо, сначала на этом месте пытались построить крепость, но по каким-то причинам от этих планов отказались. И сейчас толстые столбы поддерживали сложное строение, стоящее над слиянием рек. То, что должно было стать крепостью, теперь было перегрузочным пунктом для речных судов. И заодно пристанищем для торговых караванов, пилигримов, а в последние несколько недель – еще и для беженцев с юга, изгнанных мангутами и рассчитывающих на убежище на землях северных кланов. Сейчас, впрочем, волна беженцев схлынула и здесь снова стало спокойно. Ночью, утром, днем и вечерами слышны были шелест трав, тихая мелодия реки, кваканье жаб.

Цапля на минуту отвлеклась на деревянные постройки вдали, потом снова презрительно глянула вниз. Ее голова молниеносно спикировала, и клюв выхватил что-то из воды. Рыба билась в клюве птицы, но та быстро закончила дело – дернула головой раз, второй, третий и проглотила бьющуюся добычу.

Хеби усмехнулся, заметив это достижение. Опершись о деревянный барьерчик, рыжеволосый, как и каждое утро, глядел на юг, высматривая кого-то, с кем по-хорошему должен был бы уже проститься.

Акинобу и мать спали в одном из домишек. Осталось еще несколько охранников, но Хеби никого при себе насильно не держал. Каждый, кто захотел поискать счастья по миру, получал честный и щедрый расчет и мог отправляться в путь; никто никого не задерживал.

Цапля снова двинулась вперед, медленно и торжественно. Аристократка среди плебеев-жаб.

– Всадник! – раздался крик с невысоких укреплений.

Прозвучали какие-то пароли, затем ворота со скрипом распахнулись.

Заржал конь, прибывший медленно въехал на плац, спрыгнул с седла и огляделся.

Хеби не обращал на это внимания, поглощенный наблюдением за царственной прогулкой цапли.

– Господин?

Цапля подпрыгнула, устремилась в полет. Хеби обернулся.

Сразу узнал его.

Лицо Кентаро было покрыто густой запущенной бородой; он не столько не брился много дней, сколько буквально выращивал на лице черную спутанную гущу волос. Одежда его была пропыленной, облепленной грязью. Панцирь, который брал с собой из Кедо, пропал куда-то, его заменило выгоревшее светло-коричневое кимоно. Но на боку по-прежнему находился меч – черное, видавшее виды оружие, что когда-то принадлежало Осу. На цубе всадник-мангут сражался с ополченцем-копейщиком асигару.

– Господин, я вернулся…

Хеби ничего не сказал. Просто отбросил куда-то дистанцию, повседневную холодную иронию и циничную сдержанность. Просто подбежал к Духу и обнял его, и обнимал так долго и крепко, что и сам Дух ответил объятием.

Простояли так бог весть сколько времени.

Наконец рыжеволосый отпустил его. Вытер слезы со щек.

– Ты здесь, наконец-то ты здесь!

– Да.

– Один?

Кентаро не ответил ничего. Лишь глаза его – глаза сказали все.

– Осу, мой брат?

– Нет, – шепнул Дух.

– Тора?

– Нет, – снова прозвучал шепот в ответ.

О Нобунаге Хеби не спрашивал. Знал, что на этот вопрос ответом будет «да».

Лишь теперь он заметил, что на спине Кентаро носит что-то еще. Как можно было не заметить этого, обнимая его?

Из-за левого плеча мужчины торчала оплетенная красным шнуром рукоять меча. Судя по ее деталям – цубе, вырезанной в виде двух плывущих карпов, и искусно сработанной кашире, головке меча – это было оружие, созданное настоящим мастером!

– Это…

– Не спрашивай, Хеби. Это не имеет значения.