Я озадаченно приподняла бровь:

– Что, навалился приступ вдохновения, и ничто, кроме орочьей поэзии, это выразить не может?

– О, сразу видно, что с ты с этим творчеством вовсе не знакома. Дело в том, что орочий словарь страдает недостатком слов. Собственно, потому они и знают общий почти поголовно. В то же время орочья поэзия строится на сравнении объектов с известными понятиями. Так, колодец может быть «слезой земли, жизнь дающей, о тех, кто сюда не дошел». Это так, к примеру. Но, увы, найти адекватного сравнения для твоей красоты у меня не получится – не хватает знания некоторых слов.

– Ты просто издеваешься,– вздохнула я, направляя наймара на небольшую дорожку, ведущую на запад, в сторону от основного тракта.– Верст через пятнадцать будет небольшая река, сможем остановиться там, если захочешь. А оттуда до Вересковой Заросли уже рукой подать.

– Я совершенно серьезен.– Джер чуть расправил плечи.– А сколько времени до этой деревеньки ехать, а?

– Я тебе лучше в расстоянии скажу. От реки, если перебраться через брод, а не ехать до моста, верст десять напрямик.– Я чуть улыбнулась. Если все пойдет хорошо, то к вечеру я уже увижу Эрин... Все-таки я скучаю по ней...– Думаю, что на закате мы уже будем на месте, может раньше, если не будем долго задерживаться у реки.

– А коли не напрямик, то верст сорок, да? – Джер ухмыльнулся.– Если не секрет: а почему ты туда рвешься?

Я невольно улыбнулась. Так что даже не сразу смогла скрыть эту нежную улыбку.

– У меня там ребенок. Дочь.– Улыбка погасла так же неожиданно, как и появилась.– Только о ней мало кто знает. Из посторонних – лишь Тираэль и теперь ты. Тира я предупредила, скажу и тебе. Если Эрин пострадает из-за того, что ты будешь трепаться о ней с кем не следует, то я тебя разыщу даже на том свете, и, поверь мне, лучше тебе в таком случае будет самоуничтожиться, а не ждать, пока я до тебя доберусь.

Д’эссайн невольно присвистнул:

– Знаешь, глядя на тебя, поверить, что у тебя есть дочь, практически невозможно. И... мне было бы интересно с ней познакомиться. Честно.

– Она вся в отца,– улыбнулась я, что действительно было правдой. От своего отца она взяла все или почти все: будь Эрин мальчиком, то могла бы стать точной копией Альена, и только жизнерадостность у нее была материнская.– Но ты намекаешь на то, что не нашлось бы такого идиота, который рискнул бы сделать мне ребенка и остаться при этом в живых?

– Интересно, откуда у тебя возникла мысль, что я мог подобное подумать? – Джер сделал большие глаза и невинно похлопал ресницами.– Тем более что я сомневаюсь, что встретил бы тебя, если бы он был в живых...– Д’эссайн осекся.– Прости...

Я ничего не ответила, только одарила его взглядом, которым ясно показала, какой же из Джерайна отвратительный дипломат и как именно у него дела обстоят с умственным развитием, с чувством такта и так далее, после чего пришпорила наймара, стремясь добраться до реки как можно быстрее...

Иногда я начинаю сожалеть, что затеял эту катавасию.

С другой стороны, то, что ее затеял я,– это не так уж и плохо.

Гораздо хуже было бы, если бы с моими знаниями я не предпринял ничего...

Или если бы все это затеял кто-нибудь другой.

Из лабораторного журнала Джерайна Тени

Иногда невольно вырвавшееся слово способно разрушить магию момента лучше, чем удар тарана – крепостную стену. И кто, спрашивается, меня за язык тянул? Никто, если быть честным. Сам кашу заварил, самому и расхлебывать придется. Бедная Лесс... Иначе и сказать нельзя.

Конечно, я хотел «всего лишь» сказать, что она бы не оставалась наемницей, если бы в этом мире был кто-то способный заботиться о ней... И о ее дочери. Интересно, сколько времени теперь мне придется привыкать к тому, что у Лесс есть дочь? Так вот, если бы у нее была возможность зарабатывать чем-то, кроме наемничества, столько, сколько хватало бы ей хотя бы на подобие той жизни, к которой она привыкла в Столице, а также на то, чтобы обеспечить хорошее детство дочери,– она наверняка предпочла бы другую работу. Хотя опять же загадка – что это за странная деревенька, жителям которой Лесс настолько доверяет, что не боится оставить там свою дочку одну...

Потому что никого, кроме дочки, у Лесс точно нет. Простите, где-то еще путешествует ее драгоценнейший любовник-эльф. Есть ли у нее кто-нибудь, кроме него? Хороший вопрос, но, судя по тому, как она себя ведет,– нету. А еще – если судить по тому, насколько серьезно она себя ведет сейчас, все прочие связи носят еще более эпизодический характер, чем мои. Хотя я и допускаю, что количество тут компенсируется качеством. По крайней мере, с эльфом она... Крайн, как только я вспоминаю о том, что слышал и что после этого видел, организм не может не отреагировать. В седле ехать неудобно! Переключаюсь обратно.

Итак. По пунктам. У Лесс есть дочка. Это раз. Еще у нее был любимый. Это два. Он умер или погиб – это три. Так... Любимый, скорее всего, был человеком. Почему не сидхе – потому что она сама говорила, что ее не особо братья по крови любят. Эльф... Вряд ли. Тогда бы она не относилась к Тираэлю так спокойно – он наверняка регулярно напоминал бы ей о ее ушедшей любви. Хотя тут я, может, и ошибаюсь, это для меня все эльфы если и не на одно лицо, то кажутся похожими, как братья. Зеленорожих, каменнозадых и двухголовых можно опустить. О коротышках же и детях крови также лучше и не предполагать – себе дороже выйдет. Опять же флирт с Дрейком тогда был бы исключен. Значит, человек...

Наверняка он все-таки погиб. Потому что иначе мои года не были бы обозваны «детским возрастом» – если любимый умирает от старости, то учишься ценить каждую минуту, проведенную вместе, и ценить чужой возраст.

Итого: у Лесс был человек-любовник-муж (выяснить по возможности), которого она любила настолько, что у них оказалась дочка. Сей человек погиб в самом расцвете сил, скорее всего потому, что был наемником или солдатом... Какая разница! Так... Еще раз. Близкий человек. Самый дорогой. Гнев и ненависть... Да, сложить один и один бывает нелегко. Зато теперь я прекрасно понимаю, почему Лесс так на меня разозлилась в Иррестане. Шепчущие, Шепчущие, вы носите с собой чужую боль и чужую радость, не имея с этого ничего для себя. Парадокс вашей смерти, не так ли? Но звать я вас сейчас не буду. Потому что вины моей перед Алессьер это не искупит, напротив, усугубит.

Вот только как извиниться, если она до сих пор не проронила ни слова и сидит мрачнее тучи? Думаю, что и отвечать будет сухо и только по делу... Были бы мы в городе – я мог бы купить цветов,[14]сластей у кондитера,[15]какую-нибудь дорогую безделушку,[16]а то и сделать что-нибудь самостоятельно, но... Думаю, что время года, когда цветы растут в лесу, уже прошло. Или нет и стоит попытаться поискать? Хороший вопрос. А еще молчание нужно прекращать, и как можно быстрее, иначе... Да. Я ненавижу быть виноватым.