116). Не из-за еды, воды или других ресурсов, а именно из-за женщин: мужчины одной группы совершают набеги на другие группы, что увести с собой женщин. Ошибочно будет думать, будто мужчины захватывают их по причине неуёмного сексуального аппетита. Нет, как написано выше, истинные истоки полигамии (как и брака вообще) — подчеркнуть собственный статус через обретение женщин, которые будут выполнять непрестижные ("нечистые") работы для мужчин. Престарелый австралийский абориген, вспоминая давно ушедшие времена, когда племена постоянно враждовали друг с другом, прямо признаёт: "Почти всегда женщины были причиной драк среди мужчин" (Рафси, 1978). "Женщины и свиньи — главная причина распрей", говорят наблюдатели про новогвинейских аборигенов (Бьерре, 1967). Старая меланезийка с Соломоновых островов вспоминала: "Много, много лет назад, когда и я была такой же молодой девушкой, юноши с Улавы похитили нас четырёх на берегу близ родного селения, связали и бросили в лодку. Одну из нас, которая отчаянно кричала и сопротивлялась, они убили палицами и швырнули в море, а с остальными уплыли в океан" (Гижицкий, 1974). У тасманийских племён, "когда мужчина достигал совершеннолетия, чтобы жениться, он обычно тайно или силой захватывал женщину из другого племени" (Murdock, 1934, p. 9). Американские индейцы кроу "часто женятся на женщинах, захваченных из враждебных племён, и при определённых обстоятельствах воровство женщин разрешено даже внутри племени. Однако одобренный способ заключения брака — покупка" (p. 274). Если вражеских мужчин у народа Самоа было принято убивать, то "женщин обычно щадят и раздают захватчикам" (p. 64). В конце XVIII века вице-губернатор одного из австралийских штатов описывал традицию похищения женщин у аборигенов: "сначала оглушенную ударами дубинок или деревянными мечами по голове, спине и плечам, каждый из которых сопровождается потоком крови, её тащат по лесу за одну руку с таким упорством и жестокостью, что казалось, она вот-вот оторвётся. Любовник, или скорее похититель, невзирая на камни или обломки деревьев, которые могут оказаться на его пути, озабочен только тем, чтобы передать свою добычу в целости и сохранности своей собственной группе, где происходит сцена, слишком шокирующая, чтобы рассказывать о ней […] Изнасилованные таким образом женщины становятся женами, включаются в племя, к которому принадлежит муж" (Collins, 1798). Излюбленной темой индоевропейской героической литературы был не только угон скота, но и кража невест, что, "по-видимому, отражает реальную практику. Примечательно, что эта практика настолько захватывает воображение, что её отголоски сохраняются в ритуалах, даже когда реальная практика больше не санкционируется обществом" (Arabagian, 1984). Интересно, что попытки определить происхождение слов "женщина" и "жена" в праиндоевропейском языке приводили часть лингвистов к таким исходным корням, как "бить/убивать" и "гнать", на что другие линвгисты реагировали: "Это сопоставление дало бы маловероятное значение "та, которую убивают (гонятся, чтобы убить)". Очевидно, эта этимология ошибочна" (Трубачёв, с. 108). Но описанные факты физического насилия при завладении жёнами у разных охотников-собирателей как минимум заставляют задуматься над неоднозначностью такого категорического вывода. Как отмечают исследователи, вероятно, именно завладение женщинами оказывалось реальной причиной многих межобщинных конфликтов, которые иногда лишь прикрывались поводами отомстить за нанесённое оскорбление или за какие другие обиды. "Аборигены никогда не захватывали у противника ни земли, ни материальных ценностей: единственным предметом их вожделений были женщины" (Шнирельман, 1994, с. 82). У некоторых народов более 90 % столкновений происходили из-за женщин (с. 83).

Удивительно ли при всём этом, что в брачной обрядности разных народов оказываются скрыты некоторые элементы охоты? Например, мужики на Русском Севере обступали свадебный дом и палили из ружей в воздух, объясняя это чисто по-охотничьи, сравнивая невесту с куницей, которую выстрелы должны испугать и заставить впредь не высовываться из гнезда — то есть отныне жена должна сидеть дома при муже (Веселова, 2014). Если в древности мужчина женщину добывал (либо покупал у союзника, либо просто похищал, порой с боем), то совпадение образа невесты с дичью, с объектом охоты совершенно понятно и осталось зашифровано в брачной обрядности на многие тысячелетия. Выше уже говорилось, что в прошлом у нынче эгалитарных бушменов был распространён брак умыканием (то есть похищение невесты), но даже ещё в XX веке, если молодой бушмен похищает невесту, "а другого жениха у неё нет, то никто против этого не возражает" (Бьерре, 1964). У бушменов дзю/'хоанси "церемония бракосочетания включает в себя имитацию насильственного выноса девушки из хижины её родителей … Фактически "нормальный" брак дзю имеет много аспектов брака умыканием" (Lee, 2013, p. 88). В середине XX века это были уже ритуальные элементы, оставшиеся от некогда реально практиковавшейся традиции, которую учёные фиксировали ещё в начале XX века (Bleek, 1928, p. 33; Fourie, 1928). Этнографы давно пытались объяснить, почему в представлениях бушменов женщина часто эквивалентна дичи — то слону, то антилопе (Guenther, 2020). Особенно интересно, что девушка начинала ассоциироваться с канной — антилопой, считающейся особо желанной дичью, — когда у неё происходили первые месячные, то есть по достижении возраста, когда её можно взять в жёны. Видимо, не зря в языке бушменов "жениться" означается тем же словом, что и "забрать"/"поймать" (Bleek, 1928). У южноамериканских индейцев макуно брак умыканием прямо называется "охотой" (Barnes, 1999), и такой способ обретения жены практиковался когда-то по всему миру.

Охотничья метафорика содержится и в некоторых элементах обездвижения невесты перед свадьбой. У восточных славян "сразу после сватовства невеста резко изменяет свой образ жизни. Прежде всего вводятся ограничения на её передвижения. Не случайно период от сватовства до венчания на Русском Севере носит название "сидеть в невестах", она "обезножела". Она как бы лишается основных качеств живого человека: способности самостоятельно передвигаться, что-то делать, видеть и говорить" (Байбурин, 1993, с. 66). Понятие "девичья воля" касалось только периода до сватовства, тогда как замужество означало наступление неволи (с. 69). Сюда же можно отнести и распространённую у разных народов традицию покрывать голову невесты специальным платком, который бы скрывал её лицо, одновременно лишая обзора вокруг и возможности передвигаться самостоятельно — невесту водили за руку куда велел ритуал, таким образом подчёркивая её безвольное положение. Участницы подобных брачных ритуалов описывали, что главной эмоцией в тот момент был страх (Веселова, 2014). Славянскому "обезножению" вторит традиция некоторых африканцев, где у одних сразу после ставовства "девушка содержалась в заточении, не могла встретиться даже с подругами и всё свободное время занималась плетением корзин" (Асоян, 1987), а у других жених "обезноживает" невесту ещё конкретнее — пускает ей в бедро стрелу, чтобы "символически воспрепятствовать её побегу" (Рубин, 2000, с. 131). При этом, как замечают антропологи, "молодые жёны всё-таки почти всегда убегают". Но если у африканцев