вечно у них то агита, то ангина. А друга ты подставил. Нарушил кодекс. И должен это исправить.

– Думаю, вы не понимаете… – начал я и поглядел на дядю Чарли в поисках поддержки, но он уже тыкал пальцем Охотнику в грудь.

Глава 24. Святой отец из поезда

Агита у Сидни прошла, а я усвоил преподанный мне урок. Стал меньше говорить и больше слушать. Я продолжал любить ее, отчаянно и безгранично, но старался держать свои чувства при себе.

Еще я старался уделять больше внимания занятиям, но из-за Сидни это оказалось практически невозможно. Я не мог сосредоточиться. На лекциях и семинарах, пока профессор рассуждал о Беркли и Хьюме, я таращился в пространство, представляя себе ее лицо. Услышав аплодисменты, я понимал, что лекция закончилась и пора возвращаться к себе в комнату, садиться на подоконник и думать о Сидни.

Она представляла для меня любопытный парадокс. Если мне удастся завоевать ее любовь, я смогу превратиться в того мужчину, которым надеялся стать, поступая в Йель. Но завоевать ее мне удастся, только если я закончу университет, а для этого пора перестать думать о ней и навалиться на учебу, что совершенно невозможно. Сидя в библиотеке и пытаясь сосредоточиться на Ницше, «За гранью добра и зла», я поднял глаза и увидел Джедда-Второго. Мы не пересекались с ним с тех пор, как он стал свидетелем моего позора с Бейардом. Он угостил меня сигаретой.

– Это вас с Сидни я видел вчера на Йорк-Стрит? – спросил он.

– Да.

– То есть вы…

– Да.

Он запрокинул голову и распахнул рот, словно собирался закричать, но не издал ни звука.

– Ну и счастливый же ты сукин сын!

Он поднес к моей сигарете серебряную зажигалку, выглядевшую так, будто его прадед пронес ее через Первую мировую. Мы закурили.

– Серьезно, – сказал он. – Ты счастливчик. – Пауза. – Счастливчик-счастливчик-счастливчик.

Мы поглядели на заставленные книгами стеллажи. Он выпустил кольцо дыма, которое зависло у меня над головой, словно петля.

– Счастливчик, – повторил он.

В конце второго года учебы удача повернулась ко мне лицом. Я сдал все экзамены, хоть и с трудом, и мы с Сидни до сих пор были вместе. Даже больше чем вместе. Она сказала, что порвала со всеми остальными парнями и встречается только со мной.

Я поехал на лето в Аризону, а Сидни – в Лос-Анджелес, на учебную программу для будущих режиссеров. Я писал ей длинные любовные письма. Ее ответы не были ни длинными, ни любовными. Просто краткие отчеты о ее похождениях. Она посещала коктейльные вечеринки с участием кинозвезд, тренировалась с национальной мужской сборной по плаванию, каталась по Голливуду на кабриолете «Мерседес». Как-то раз на выходные приехала ко мне и сразу же покорила мою маму. Стоило Сидни встать из-за стола, как мама опустила глаза в свою тарелку.

– Это, – сказала она, улыбаясь так, словно знала какой-то секрет, – самая красивая девушка, какую я видела в жизни.

– Я знаю, – мрачно отозвался я. – Знаю.

Когда мы с Сидни вернулись осенью в Йель, я привел ее в свой второй дом. Я специально подгадал наш визит на субботу, в середине ноября, когда в «Публиканах» царила максимально праздничная атмосфера. Стоя на пороге, я по-быстрому обрисовал Сидни диспозицию, указав на дядю Чарли, Джоуи Ди, Спортсмена, Кольта, Томми, Быстрого Эдди и Вонючку.

– А чем Вонючка занимается? – спросила она.

– Готовит.

– То есть у повара кличка Вонючка? Все ясно.

В баре было полно знакомых лиц – и членов семьи. Одна из моих двоюродных сестер вышла замуж и переехала, но Макгроу и четыре остальные сестры, включая Шерил, жили поблизости, вместе с тетей Рут, которая сидела за стойкой, потягивая коньяк. Я представил ей Сидни.

– Средний или высший? – спросила тетя Рут, предоставив Сидни угадать, о чем идет речь.

– Прошу прощения? – отозвалась Сидни.

– Средний или высший класс? – спросила тетя Рут.

Я закрыл лицо ладонями.

– Высший, – ответила Сидни. – Наверное.

– Хорошо. Нам нужны люди из высшего класса в семье.

Шерил в тот вечер тоже пришла в бар и набросилась на Сидни, оттащив ее от тети Рут, словно клоун на родео, спасающий ковбоя от нападения быка. Я протиснулся к бару, чтобы взять нам еще напитков. Дядя Чарли работал, но он успел заметить Сидни.

– Вот это да, – сказал он.

– Ага, – ответил я, – и она вдобавок умная, а не только красивая.

Он схватил бутылку скотча за горлышко, словно курицу, которую собирается удавить.

– Тогда знаешь что? – сказал он. – Ты, дружище, в полном дерьме.

Пока мы с Сидни ехали обратно в Йель, она, не отрываясь, смотрела на дорогу. Я спросил, о чем она думает. Сидни сказала, что начинает