– Не думаю, что он ждет кого-то еще.

– Это понятно, – с улыбкой говорит она. – Но я могла бы подождать в машине. Если новости окажутся не очень хорошими, у тебя будет с кем поговорить на обратном пути.

Я медлю в нерешительности. Не уверен, что мне хочется, чтобы Грейс столкнулась с моим отцом.

Но и одному мне ехать тоже не хочется.

– Хорошо, – выдохнув, отвечаю я. – Но ты останешься в машине. Не знаю, в каком он будет состоянии, когда мы приедем.

Спустя пятнадцать минут мы с хмурым видом выходим из дома, и погода вполне соответствует нашему мрачному настроению. Небо затянуто тучами, металлический запах, наполняющий воздух, предвещает скорый ливень.

Чем ближе мы к Мансену, тем сильнее мое беспокойство. Когда мы останавливаемся в конце длинной подъездной дороги напротив коттеджа, мои нервы тяжелым, недвижимым клубком уже скатились вниз живота.

– Я скоро вернусь, – говорю я Грейс и наклоняюсь, чтобы поцеловать ее в щеку.

Она качает головой:

– Не торопись. – Девушка расстегивает свою холщовую сумку и достает оттуда учебник по психологии. – Со мной все будет хорошо, честное слово. Так что не подгоняй никого из-за меня, ладно?

Я судорожно выдыхаю:

– Ладно.

Через минуту я без стука открываю переднюю дверь, и меня передергивает от знакомого запаха выдохшегося пива. Клянусь, такое ощущение, будто даже стены этого дома пропитались алкоголем и медленно выпускают в воздух кислые пары.

– Джон? – плывет по коридору голос моего брата. – Мы на кухне.

Я не разуваюсь – старая привычка, еще из детства. Слишком много луж было на полу и коврах этого дома, в которых промокали мои носки. И эти лужи не всегда были от пролитого спиртного.

Стоит мне только войти в кухню, как я понимаю: что-то не так. Джеф с папой сидят за видавшим виды дубовым столом, напротив друг друга. Джеф пьет кофе. Перед отцом стоит бутылка пива, которую он обхватил обеими руками.

– Джонни. Присаживайся, – говорит отец.

Пиво не обещает ничего хорошего, но он кажется относительно трезвым. И под «трезвым» я имею в виду «не валяется в луже собственной блевотины».

Я молча опускаюсь на ближайший стул. Изучаю папино лицо. Жду. Изучаю лицо Джефа. Снова жду.

– Вчера ко мне заходил Чад Дженсен.

Я резко поворачиваюсь к папе:

– Что? Ты шутишь? – За каким чертом тренеру понадобилось говорить с моим отцом?

Папа кивает:

– Он сначала позвонил, спросил, может ли заехать и поговорить. Я ответил: конечно, почему бы и нет, и вчера вечером он приехал.

Я все еще пытаюсь справиться с шоком от услышанного. Тренер Дженсен поехал в Мансен, чтобы встретиться с моим отцом?

– Я не знал об этом, – поспешно оправдывается Джеф, видимо неправильно истолковав выражение моего лица. – Я был у Кайли, когда он приезжал, а папа рассказал мне об этом только сегодня утром.

Я игнорирую Джефа и с подозрением спрашиваю у папы:

– Чего он хотел?

Отец втягивает щеки и сжимает челюсти:

– Обсудить возможные пути решения.

– Пути решения чего?

– Как быть со следующим годом. – Отец продолжает смотреть мне прямо в глаза. – Он уверял меня, что не хочет проявлять неуважение и переходить границы, что он понимает, как тяжело мне и моей семье было пережить ту автокатастрофу и почему после окончания университета ты так нужен в мастерской. – Папины руки еще сильнее обхватывают пивную бутылку. – Но он надеется, что, может, все-таки найдется выход и в следующем году ты сможешь играть в хоккей и при этом помогать своей семье.

Мои ладони сжимаются в кулаки, и я прижимаю их к столу, пытаясь успокоиться. Понятно дело, что тренер хотел как лучше – но какого черта?!

– Еще он спросил меня, почему я не получил инвалидность, если мои повреждения так серьезны, что мешают работать.

Чертов Дженсен. Он по-любому перешел все границы.

– Твой тренер понятия не имеет, что я алкоголик, да? – бормочет папа и уже смотрит не на меня, а на свои руки.

– Да, он не знает, – бормочу я в ответ. – Я рассказывал ему только про аварию. И то лишь потому, что мне нужно было хоть как-то объясниться, чтобы он отстал от меня и больше не спрашивал, почему я отказался от драфта.

Папа вновь поднимает на меня глаза.

– Ты должен был сказать мне, что отказался.

– И что бы это изменило?

– Многое! – рявкает отец. – Мало того что как-то утром я проснулся в чистом нижнем белье, укутанный в одеяла, как гребаное дитя, и зная, что все это сделал мой младший сын. – Его голова поворачивается к Джефу. – А второй мой сын управляет моим бизнесом, потому что сам я на это неспособен. А теперь ты говоришь, что отказываешься от шанса играть с проклятыми «Брюинз», чтобы заботиться о моей жалкой заднице?

Отец тяжело дышит, его руки трясутся так сильно, что бутылка вот-вот опрокинется. Он поднимает ее к губам и делает быстрый глоток, а потом опускает ее на стол.

Мы с Джефом сразу обмениваемся обеспокоенными взглядами. Увидев, как он пьет, мы одинаково хмуримся, и папа издает страдальческий стон.

– Черт побери, не надо так смотреть на меня. Мне приходится пить, потому что когда я в последний раз попытался резко бросить, то оказался в больнице с судорогами.

От шока я всасываю в себя воздух.

Как и Джеф.

Отец переводит взгляд с меня на брата, а потом звенящим от отчаяния голосом сообщает нам обоим:

– Я собираюсь вернуться на реабилитацию.

Его объявление встречено гробовой тишиной.

– Я серьезно. Я поговорил кое с кем из той больницы, где лежал в последний раз. Попросил поставить меня на лист ожидания. Но мне сказали, что буквально за пять минут до того, как я позвонил, освободилось место. – Он усмехается. – Если это не Божий промысел, то я не знаю, что это.

Мы с братом по-прежнему храним молчание. Мы уже слышали эти речи. Много раз. И сделали вывод: не стоит напрасно себя обнадеживать.

– В этот раз так и будет, – резким голосом бросает папа, почувствовав наши опасения. – Я сделаю для этого все.

Наступает пауза, и потом Джеф откашливается.

– Как долго будет длиться курс?

– Шесть месяцев.

Мои брови подскакивают вверх:

– Так долго?

– Изучив мою историю, врачи решили, что так будет лучше всего.

– В клинике? – спрашивает Джеф.

– Да. – На папином лице отражается боль. – Две недели займет одна только детоксикация. И боже, я совсем не жду эту часть. – Тут же он качает головой, словно отгоняя эти мысли. – Но я сделаю это. Я сделаю это, в этот раз все изменится. И знаете почему? Потому что я ваш отец.