— Никогда!..

Дамазы зарычал, и Аглая снова ощутила прижимающийся к складкам член.

— Нет! Хватит! Пожалуйста…

— Уже умоляешь.

В его голосе смешались злость и удовольствие. А еще Аглае слышалась странная боль.

Он снова лизнул рану на шее. Неожиданно ласково начал гладить головкой нижние губки. Его грудь и живот вибрировали, дрожали, прижимаясь к ее спине.

И снова зазвучала незнакомая гортанная речь, слишком похожая на рычание, чем на какие-то слова. Он что-то говорил. Мягкие звуки обволакивали, гладили ее кожу и успокаивали раны. Они возбуждали почти так же как прикосновения. И Аглае снова казалось, что рядом с ней другой человек. Совершенно иной мужчина. Он говорил, говорил и говорил, гладя ладонями спину, невесомо трогая шею.

Аглая и сама не поняла, как начала расслабляться. Его голос и непонятные слова действовали как гипноз.

Внезапно он напрягся. Замер над ней и грозно зарычал. Аглаю напугало, с какой легкостью она вдруг начала различать оттенки его эмоций. Неужели, он снова хочет продолжить?

Снаружи послышался странный шум. Незнакомый мужской голос что-то пролаял теми же гортанными звуками.

Дамазы отпустил ее волосы, уперся ладонью в землю возле ее лица. Его пальцы сжали мягкий мех, безжалостно выдергивая ворс. Он что-то ответил невидимому собеседнику. Яростно, зло, отрывисто.

Аглая замерла, боясь дышать. Больше всего ей сейчас хотелось знать, о чем они говорят.

С той стороны снова что-то сказали. Дамазы рыкнул и саданул кулаком по земле. Отчаянно прижался к ее ягодицам раскаленным членом. Вдавил так, словно хотел оставить отпечаток на ее коже, и гневно выплюнул какое-то слово.

Рывком поднялся с нее, и Аглая тут же перевернулась на спину, садясь и прижимая колени к груди. Низ живота тут же прострелила боль. Она взглянула на свои бедра. На внутренней стороне виднелось несколько мазков крови. Он все-таки порвал ее! Причинил боль и унизил.

Аглая взглянула на оборотня. Дамазы смотрел туда же. Но его глаза абсолютно ничего не выражали. Холодные и бесчувственные.

Он равнодушно бросил:

— Не бойся. Заживет.

От его бесстрастного голоса внутри все заледенело. Даже не верилось, что совсем недавно она пылала огнем от его ласк. Аглая обхватила себя руками за талию.

Она была полностью растерзана. Сил не хватало даже на то, чтобы прикрыться. А зачем? Он и так все уже увидел.

Аглая горько улыбнулась и бросила:

— Ты все испортил.

Его глаза сверкнули. Дамазы отвернулся и принялся собирать одежду, разбросанную по шатру. И на что она надеялась? Он ведь зверь. Бесчувственное бездушное животное. Вряд ли он испытывает к ней хоть что-то. И наслаждение, которое он ей до этого так горячо и неудержимо дарил, было всего лишь спектаклем. Или игрой… Потешал свое самолюбие, развлекаясь с ведьмой.

Аглая видела, как он поморщился, заправляя в штаны все еще стоящий член. Даже разглядела следы собственной крови на головке и стволе.

Его собственное неудобство вызвало у него гримасу. А ее боль — лишь равнодушное «Все заживет».

За считанные секунды он оделся и обмотал вокруг бедер пояс, которым ее связывал. Показалось, или его пальцы действительно ласково прошлись по полоске кожи?

Аглая старалась не думать об этом. Только вздрогнула, когда увидела, как он закрепляет за спиной огромную секиру, а к поясу крепит топор.

Столько оружия… Зачем? Это и есть ее конец? Сейчас он схватит ее за волосы и выкинет из шатра на потеху своим воинам? Потом будут пытки и…

— Даже не пытайся сбежать. Тебя охраняют и никуда не выпустят. Отцу скажут, что ты осталась у лекаря. Если я не успею вернуться, перед испытанием тебя доставят обратно в замок. У шатра дежурит Коноган. Он исполнит любой твой приказ.

Дамазы обвел пристальным взглядом ее обнаженное тело и сжал челюсти. Аглая видела, как заходили желваки на впалых щеках. Его взгляд вдруг стал… пустым. Поплывшим и бессмысленным.

Прежде чем Аглая успела понять его значение, Дамазы стремительно покинул шатер. Она осталась одна.

Но к одиночеству не нужно было привыкать. Оно сопровождало ее почти всю жизнь.

— Моя возлюбленная. Моя сладкая девочка… Зачем ты сопротивляешься?.. Мучаешь нас обоих. Я не хочу быть с тобой таким. Хочу тебе нравиться и доставлять наслаждение. Чтобы тебе было хорошо только в моих объятиях. Только в моих руках. Почему ты не хочешь принять меня? Позволь сделать тебя своей. Не отталкивай…

Я сошел с ума, когда шептал ей это. Да, она не понимала, но я произнес вслух то, что следовало похоронить в самой глубокой могиле. Я не просто сошел с ума. Она права: я урод и извращенец. Насильник.

Но если бы она только знала, как я этого не хотел. Меня выворачивало наизнанку от необходимости брать ее силой. Но я не знал, что еще сделать, чтобы она согласилась быть со мной добровольно. Я ведь чуял ее аромат! Потрясающий запах, который теперь пропитал мою кожу и проник в легкие.

Она хотела меня! И ей нравилось быть со мной. Она получала удовольствие от моего рта. Двигалась, потираясь о губы, и принимала в себя язык. От моих пальцев она кончила, издавая нереальные звуки.

Только мысль о том, что скоро буду в ней не только пальцами, удержала меня тогда на плаву. Больше всего мне снова хотелось кончить на ее распаренную блестящую от пота кожу. Я думать не мог ни о чем другом!

Твою ж ма-а-ать! Как она сжимала грудь, пока я скользил членом между двух упругих холмиков, утыкаясь головкой в ее горло… От ее слабых стонов, которые она пыталась сдержать, у меня глохло в ушах.

А ее розовый язычок, слизывающий мою сперму с губ… Я хотел всадить член во все ее отверстия разом. Заклеймить ее собой. Своим семенем. Омыть изнутри. Чтобы она задыхалась, заглатывая мой член. И сама насаживалась округлой задницей на ствол. Чтобы сжимала убийственно тесным влагалищем, выцеживая все семя до последней капли.

Я мечтал об этом… Но даже не представлял, какой она окажется на вкус.

Мне окончательно снесло башку. Я признался, что хотел бы пить ее. Признался в собственном бессилии против нее. И ничего не смог с этим поделать. Хуже всего было неутоленное желание. Я действительно готов был пить ее влагу. Только она могла унять проснувшуюся во мне жажду. Я хотел ощущать нежные лепестки ее плоти на языке. Как они трутся о мои губы, умоляя о еще более откровенных ласках.

Если бы я знал, что встречу женщину, которую буду настолько сильно желать, не отправился бы на проклятый Отбор.

Я признался ведьме в том, что она моя единственная. Что она моя элльлеле. Что чувствую между нами особую связь. И я сказал ей это. Сказал! Забыл о том, что она враг, ведьма. Я должен был ее убить! А вместо этого сказал, что испытываю, какие чувства грызут изнутри. И поставил на ней метку. Две гребаных метки!