с которого никто – запомните, именно НИКТО и НИКОГДА во всей истории человечества! – не сворачивал.

Будущее для меня – это прогнивший дом на окраине деревни, бессмысленные глаза и маразм, отъедающий одну за другой клеточки моего мозга. Шла машина из Тамбова.

А почему любая машина, идущая тёмным лесом, должна иметь отправной точкой именно этот проклятый Тамбов?

Это иллюзия, которая просто хочет иногда притвориться реальностью.

Реальность же намного сложнее, и вот, кажется, у меня появился крохотный шанс её постичь – благодаря крохотной считалке, случайно найденной мной посередине жизни. Я задумался. Случайный поиск нужно было продолжить. Что-то должно подсказать мне цель жизни, дальнейший путь, а может, и способ добраться до запретного стога с надписью "Лолигд".

…Сегодня дождя не было, хотя погода стояла мрачная и словно бы неуверенная – она колебалась между дождём и отрицанием дождя, склоняясь к последнему, но все же давая понять: вы не вздумайте там сделать чего лишнего, иначе… иначе дождь всё-таки пойдёт!

Нет смысла описывать сам процесс случайного поиска. Скажу только, что на этот раз я ничего не нашёл – скорее всего, моя голова была занята ненужными мыслями, и я пропускал все те мелочи, которые должен был заметить.

И вот моя машина оказалась… оказалась…

(Мне знакомо это место. Мне знакомо то чувство, которое оно вызывает)

Я снова ощущал это. Как бы получше объяснить… Пожалуй, приведу один пример из жизни – заранее прошу прощения, если мой рассказ вызовет какую-то неприятную реакцию, хотя, собственно, я этого и добиваюсь.

Как-то я ехал на электричке – неважно, откуда, куда и зачем.

Напротив меня сидело два человека. Они были мне симпатичны чем-то, а это случай редкий. А потом я начал вслушиваться в их разговор.

Один из них, в очках, с бородой, похоже, был в этой беседе главным.

– Э-э, батенька, вы неправы, – говорил он. – Всё у вас слишком как-то несерьёзно. Всё в человеке базируется на ассоциациях и подсознательных образах. А также, если почитать Фрейда и ему поверить, на неудовлетворённости естественных сексуальных потребностей. Если вы псих, значит вас сильно ударили в детстве – следствий без причины не бывает.

– Это вы к чему? – не понимал другой собеседник, поскольку первый, бородатый, уклонился от темы их разговора довольно далеко.

– Да вы же вот говорите о стихах на патриотическую тему. Чем отличаются стихи от прозы? Ритмическим повторением окончаний слов и ударений. Такты, понимаете, раз-два, раз-два… Как вы думаете, с чем подсознательно ассоциируется этот ритм, когда вы в стихах воспеваете свою любовь?

– С чем?

– Вспомните Библию: видя красивую женщину, вы мысленно прелюбодействуете с ней. Когда вы видите её и пишете стихи, вы, сами того не зная, имеете в виду ритмичность телодвижений во время полового акта.

– Ну, это уж вы совсем…

– Нет, батенька, это вы – совсем. Чего вы хотите добиться, воспевая в стихах не женщину, а государство? Стихи могут служить только одному, а чему – я вам объяснил.

…Я слушал этот разговор и не хотел спорить. Я не был против такой точки зрения на поэзию. Если сильно захотеть, с ней можно даже в чём-то согласиться. Но мне вдруг стало так неудобно, противно и… НЕВЫНОСИМО, что я встал и молча пошёл в другой вагон.

А сейчас, когда я стоял перед зданием университета

(Анита, а ты знаешь, какое самое главное здание в Москве?)

и видел торчащую в небо колонну,

(Анита, запомни – это здание МГУ на Воробьёвых горах. Оно так и называется: «Главное здание»)

а также два здания поменьше, покруглее, которые располагались ближе ко мне, по обе стороны от первого столба – химфак и физфак, я чувствовал отвращение к самому себе, потому что единственная вещь, с которой эта картинка у меня ассоциировалась – мужской детородный орган, напрягшийся для того, чтобы выплюнуть вверх, распылить по Земле семя разумного, доброго, вечного в лице нас – его выпускников.

Я шёл к Главному зданию университета и думал, что самому университету всё равно, куда денутся потом его выпускники. Ведь главное – сам процесс.

Ну, тогда-то, много лет назад, у меня были совсем другие мысли. Другие ассоциации. Тогда я, несмотря ни на что, был лучше. Я был в большей степени принцем Кижем, чем сейчас.

Но всё же и в то время, едва переступив порог МГУ, я понял – никому до меня нет дела, и мне нет дела ни до кого. Главное – получить те знания, которые мне впоследствии пригодятся (а это, должен признать, достаточно небольшой процент) и не вылететь, потому что, вылетев, я неизбежно попадал в армию, а туда я не хотел. Если бы я попал в армию, может быть, я бы чувствовал себя лучше. Но что точно – я бы никогда более не вспомнил моего подлинного имени – Киж – и моего истинного происхождения.

Окружающее безразличие меня угнетало вначале, и я боролся с собой, как мог – сначала ударился в работу, то есть в поглощение знаний во всех видах, и записался во все возможные клубы и организации, чтобы не задумываться сильно о собственной ненужности, а потом, когда мне всё это надоело, просто стал циником. И пьяницей в придачу. Видели бы вы принца Кижа в конце второго курса!

Это неизменная груда бутылок в мешке, стоящем возле двери комнаты, это постоянное сосание сигареты и стряхивание пепла на пол, это бесплодные разговоры на тему "Где бы взять денег побольше?" с такими же заблудшими овцами, как я.

Больше всего раздражали экзамены. Никто не хотел понимать, что все это для меня уже ничего не значит, что экзамены я как-нибудь сдам, но только для того, чтобы обеспечить себе ещё полгода дикого, безумного существования на грани. Не имело значения, на грани чего – исключения, смерти, греха или, напротив, полного освобождения. Я сдавал экзамен и забывал о нем до следующего. Я всех ненавидел, потому что не мог понять, чего все от меня добиваются. Иногда мне казалось, что, взявшись за ум, то есть начав старательно учиться, я обрету нечто новое. Это было иллюзией, потому что я не чувствовал интереса к математике. Знания были абстрактным богатством, которым можно было обладать или не обладать. Я решил, что обойдусь теми крохами, которые мне перепадут. До сих пор не знаю, было ли это решение правильным. Но выйдя из университета, я стал человеком, который уже ни капли не был похож на Кижа. Тем более что Кижа я уже не помнил. Именно университет дополнил картину