до гармоничной. В этом была своя гармония – в том, например, что я сидел без дела в конторе у Чикина. В том, что я вернулся в свой родной город именно для того, чтобы ничего не делать под руководством Толика Чикина! В том, что я всю жизнь прожил для того, чтобы кончить её в трухлявом доме на окраине деревни. Чтобы умереть по дороге из Тамбова.

И если бы не Анита со своими считалками… А в конце концов, что случилось? Ну, вспомнил я о том, кто я такой – к чему это привело? Пока ни к чему.

Нет, Киж, сдаваться ещё рано. Тридцать три года – это ещё не старость. Тёмный лес – это ещё не конец пути.

…Я вошёл в аудиторию, забитую студентами. Подкрался по лестнице к одному из них и спросил:

– Что здесь происходит?

– Экзамен сдаём, – ответил он.

– По какому предмету?

– Комплексный анализ.

(Что-то знакомое, но забытое, то есть засунутое в безнадёжно далёкий закоулок мозга, чтобы ненароком не споткнуться о него на бегу)

Я прошёл повыше и сел на свободное место – как можно дальше от преподавателя, оккупировавшего кафедру.

Я выждал немного, а потом поднял руку, что означало мою готовность к сдаче экзамена.

Экзаменатор – мужчина лысоватый, кряжистый, лет на пятнадцать старше меня – махнул мне рукой, приглашая к себе.

– Как фамилия? – спросил он.

Я подошёл, взглянул в лежащую сверху зачётку и ответил:

– Дубров.

– Где ваша зачётка? Ага, вот. Заберите её себе. А билет у вас… семнадцатый?

– Ага.

Он пододвинул к себе листок со списком вопросов.

– Та-ак. Теорема единственности. Ну-ну. Рассказывайте.

– Можно, да?

– Можно.

Я извлёк один чистый лист из пачки на столе.

– Вот, – сказал я, рисуя на нем замысловатую фигуру.

– Это что? – спросил экзаменатор. – Область аналитичности?

– Да, – ответил я. – Область. Вернее сказать, губерния. А вот это – линия фронта.

– Это вы к чему? – экзаменатор уставился на меня, не одобряя моей трактовки теоремы единственности.

– А вы погодьте, погодьте, – притормозил его я. – Не перебивайте, когда старшие говорят. Вот, – я нарисовал в одном углу губернии пятиконечную звёздочку, – тута были мы, а тута, – в другом углу я нарисовал череп и два скрещённых карандаша, – они, паскуды вонючие.

– Послушайте… – он снова попытался меня остановить.

– Замолчи! – приказал я. – Ты шо, за них, что ли? За этих гадов?

Он вздохнул:

– Бог с вами, рассказывайте. Посмотрим, как это отразится на вашей оценке.

Я не обращал на него внимания.

– Да… А тут – наши танки и конница. И когда имам призвал нас к атаке, закричав: "Рубай их в песи!", мы их ка-ак бабахнули лазерным бластером…

– А они? – поинтересовался экзаменатор.

– А чего они? Их бронепоезд сразу в пике ушёл и – бултых! – в Аральское море. Пытались они из гарпунной пушки отстреливаться, но куда там – против нашей-то фаланги…

Он снял очки и наконец вымолвил первую свою осмысленную фразу:

– Мне кажется, что вы не студент.

– Я студент, – ответил я. – Только бывший.

– И чего же вы хотите? Пришли покривляться?

– Я поговорить хочу.

– Вы же видите, что я занят. Вся эта аудитория ждёт, когда я приму у неё экзамен.

– Я займу только пару минут. Знаете, как вы догадались, что я не студент?

– Я сообразил, что в вашем возрасте…

– Ну нет. Чего в жизни не бывает. Вы просто поняли, что я вас не боюсь. Они – студенты – вас боятся, потому что в некоторой степени от вас зависят, а я нет. Я не в вашей власти.

– У меня нет времени…

– У вас ещё лет двадцать, если не будете злоупотреблять сигаретами. Так вот, послушайте: я пришёл потому, что хочу хоть немного помочь тем, кто сидит в этой аудитории. Вы не представляете, что делаете с их психикой. Их мышление меняется каждую секунду, и с каждой секундой они становятся хуже, слабее и бесчеловечнее.

– О чём вы?

– Они не должны чувствовать неудобства, а человек неизбежно чувствует его, если общается с кем-то не на равных. Вы не должны властвовать над ними, иначе они потеряют маленькую, но важную частицу себя…

– Ну вот что, – процедил он, внезапно перебив меня. – Вы неправы. Как я заставлю всю эту массу народа выучить то, что им полагается знать? Если они будут присутствовать на занятиях и делать то, что им положено, они сдадут экзамен без труда. Думаете, кто-то будет что-то учить, если этих экзаменов не станет?

– Думаю, да, – ответил я. – Потому что человек, которому нужны

эти знания – а таких в аудитории немного – поймёт, что они ему нужны.

– Странная у вас теория…

– Разрешите, я приму у кого-нибудь экзамен?

– А вы ещё не забыли комплексный анализ?

– Это совершенно неважно.

Я раскрыл зачётку, которую держал в руках, и громко произнёс в сторону аудитории:

– Я бы хотел увидеть господина Дуброва.

Один из студентов встал:

– Вы Дубров? – уточнил я. – Вы не будете так любезны подойти ко мне?

– Кхм, – сказал студент. – Я, собственно, ещё не готов.

– Ничего. Я думаю, это не станет препятствием для нашей беседы.

Дубров вздохнул и поплёлся ко мне, огибая ряды сидений.

– Билет семнадцатый, – сказал он.

– Я знаю, – кивнул я. – Теорема единственности.

– Да. Пусть у нас есть функция…

– Постойте. Функция тут ни при чём. Назовите мне фамилии пяти русских писателей – лауреатов Нобелевской премии.

– А какое это имеет отношение…

– Никакого. Мне просто интересно.

– Ну, Бунин, Пастернак, Шолохов… Нет, других не помню.

– Три из пяти. Считайте, что тройку вы уже заработали. Но вам же не хочется, чтобы я поставил вам "удовлетворительно"?

– Честно говоря, нет.

– А как вы полагаете, вы хороший человек?

– Думаю, да.

– Тогда вам можно поставить "хорошо". Но, быть может, мы попытаемся дойти до пятёрки? Или вы имеете что-то против?

– Нет. Я – не имею.

– Прекрасно, – я достал из внутреннего кармана пиджака две авторучки – черную и белую. – Чем отличаются эти ручки?

– Простите? – он не понял, чего я от него хочу.

– Они похожи, не так ли? В чем заключается основная разница между этими авторучками?

– Ну… Одна чёрная, а другая белая.

– Значит, вы отличаете чёрный цвет от белого. Мне кажется, вы заслуживаете оценки "отлично".

Я поставил в зачётку "отл" и пододвинул её к экзаменатору, который изучал меня со скучающим выражением лица:

– Подпишите.

– Нет, – ответил он. – Не подпишу. Все, что вы здесь… продемонстрировали – это, простите, ерунда.

– Ерунда? – удивился я. – Так вы считаете, что этот культурный молодой господин, который является хорошим человеком, и, кроме того, всегда может отличить черное от