— Семью отсюда забрать не можешь, — отрезал Артем. — Переходы людей между мирами крайне нежелательны, да и не готовы к этому ни твоя жена, ни дети. Ты сам, когда сюда попал, помнишь, как мучился? А ты ведь разведчик. Адаптироваться умеешь. Стаж — ого-го. А они? Что они видели, кроме своей деревеньки?

— Да и не надо им там ничего видеть, — махнул рукой староста. — Грязь там одна. И я не хочу там ничего видеть. Хлебнул уж своего.

— Выйди в отставку, возьми надел, стань фермером, — посоветовал Артем.

— Надо было, — согласился староста. — Дурак был, давно надо было. Но ведь я здесь то и нашел. А там — банкиры, проценты, кредиты, договора, приватизация земли… Тоже геморрой порядочный. Я пахать, сеять хочу, летом с мальцами на речку сходить, а не в судах торчать.

— Ну, решай, старшина, — произнес Артем. — Второго такого шанса не будет. Я от тебя сейчас к другому иду, надо его в свое время вернуть. Только в те условия, из которых он сюда попал, ему уже не надо. Бессмысленно. Поэтому мы для него кое-что подготовили. Но он выбирать не сможет. Тебе — после того, что ты здесь прошел, решил и сделал, — дальше старшиной служить тоже смешно. Но ты можешь выбирать. Хочешь — в Америку тебя выведу, сразу с гражданством. Хочешь — туда же, под Псков, старшиной, но наследство от дядюшки, о котором никогда не слышал, на следующий день получишь. Хочешь — деньги, а хочешь — тот же земельный надел.

— А остаться могу? — неожиданно спросил старшина.

— Можешь, — кивнул Артем. — Ты здесь прижился, так что воля твоя.

— Так я останусь. И знаешь, парень, не оттого, что с семьей расстаться не хочу. Нашел я здесь себя. Хорошо мне. Сеять, пахать, жать — вот для чего я был рожден, оказывается, да понял поздно. А места здесь, парень, какие! Эх! И экологию ту самую лет четыреста здесь еще никто не испоганит. А в Америке твоей в том времени хоть пятачок землицы чистой найти можно? То-то. Ты сюда летом приезжай — загляденье. Землицы у меня вдосталь. Избу справил. Уважают все вокруг. Старостой избрали. Молодой барон привечает, как и старый. Эх, отдал Богу душу, жаль, добрый мужик был. Детишек, мал мала меньше, шестеро по лавкам. Ну что еще надо? Думаешь, я все это на самолеты, пулеметы да автомобили снова променяю? Ни в жизнь. Не нужно мне оно все, только теперь понял. Никуда я, парень, не пойду. Спасибо тебе, не надо. Здесь век дожить хочу.

— Ну, что ж, — улыбнулся Артем. — В добрый путь, староста.

— Прощай, парень.

Артем спрыгнул с саней, но в снег так и не попал, а растаял в воздухе.

— Эх, залетная, пошла, — рявкнул старшина, подхлестывая вожжами лошадку, и затянул во всю мощь своих легких: — Степь да степь кругом…

Снова заунывно выл в печной трубе ветер. Снова метель мела за плотно закрытыми ставнями мирного эстляндского домика. Снова мирно потрескивали в камине дрова. Снова Петр сидел за столом в своей гостиной. Но теперь ему хотелось выть. И черные мысли вяло приходили из мерзлой пустоты: «Член регентского совета, министр внутренних дел, министр двора, посол при дворе ее величества королевы Англии, командир Эстляндского полка, советник наместника Эстляндского — все в прошлом. В прошлом огонь битвы при Ямбурге, в прошлом ярость морской баталии. В прошлом знакомство с Фрэнсисом Дрейком, потрясающим сейчас основы испанского владычества на морях. В прошлом величие одного из самых влиятельных сановников королевства. В прошлом придворные интриги, в прошлом фальшивые друзья, в прошлом заклятые враги. В прошлом великие проекты, в прошлом великие амбиции. Покой, молчание, забвение.

Почему, отчего, зачем все это было? Я, волей которого двигались армии, закладывались крепости, разрушались города, сижу у камина в домике, затерянном среди эстонских полей, и кутаюсь в шерстяную накидку — не мерзну, а боюсь нового приступа ревматизма. Я, который еще недавно противостоял воле первого министра, барона Оладьина, теперь воюю с ленивым слугой, который вечно норовит подать недостаточно горячее молоко.

Анне, моя милая Анне. Почему ты так рано покинула меня? Ты, стойко перенесшая мое заточение, ты, всегда бывшая в дни побед и в дни неудач… Почему тебя нет сейчас, когда ты больше всего нужна? Я виноват перед тобой, не отдал и десятой доли того тепла, которое ты мне дарила. Всегда был чем-то занят. Даже не сидел рядом в последние твои часы, потому что был с инспекционной поездкой в Пскове. Врач сказал, что в бреду ты звала меня, а я даже не поспешил с возвращением. Государственные дела, будь они трижды прокляты! Великие цели… Зачем? Чтобы в начале пятого десятка вот так сидеть у камина и понимать, что жизнь кончена? Я построил флот, но не сделал счастливой женщину, которая меня любила…

Зачем я вообще пошел в эту дурацкую экспедицию? Ах, да, нужны были деньги. Деньги — это наше все. Зачем? Марина потеряла мужа, Сашенька отца. Для них я умер. Эта моя жизнь — вторая. Другая, в другом мире, в другой роли. Тело осталось прежним, а я… Тот человек погиб, но нечто, жившее в нем, предприняло вторую попытку. И вот я снова умираю. Понимая, что так и не нашел главного, ради чего стоило жить. Лучше бы меня убила та чертова рея, — он инстинктивно потрогал шрам на лице. — Это тело может жить еще долго, но барона Назарова больше нет, как исчез за десять лет до того кандидат исторических наук Петр Назаров. Смогу ли я пройти третьим путем? Но куда? У меня уже нет сил. Надо решаться…»

Дверь со скрипом приоткрылась, и на пороге появился Тыну, по-старчески закутанный в шерстяной платок:

— Приехал гонец, говорит, по срочному делу.

— Какие могут быть у меня теперь срочные дела? — грустно произнес Петр, глядя куда-то сквозь своего секретаря.

— Говорит, очень срочно, — Тыну поежился под недовольным взглядом хозяина.

— Зови, — недовольно бросил Петр.

…Вошедший был весь покрыт снегом, еще не успевшим растаять. По тому, как раскраснелись его щеки, было видно, что он галопом скакал через пургу.

— Вам письмо от барона Оладьина, — произнес он, подавая свернутую трубкой бумагу.

— Можешь идти, — сказал Петр, принимая послание. — Тебя накормят. И согреешься.

— Мне приказано дождаться, пока вы прочитаете, и убедиться, что выполните небольшую просьбу барона, изложенную в конце, — отчеканил молодой человек. — Кроме того, я должен сообщить нечто важное на словах.

— Хорошо, присядь и жди, — кивнул Петр и, развернув лист, углубился в чтение.

Милый друг, — писал Оладьин, — возможно Вам известно, что после отставки я удалился в свое имение в Карелии, где решил посвятить себя некоему занятию, которое держу в строгой тайне от посторонних глаз и даже от членов своей семьи. В занятии этом вижу теперь смысл своей жизни. К нему Вы подвигли меня своим необычным рассказом о возможных грядущих событиях. Приняв на себя сию тайную миссию, я полностью удалился от мира и даже подумываю об уходе в монастырь. Впрочем, это не столь существенно. Написать же это письмо меня побудило известие, что некая известная нам обоим персона, близкая к нашему дражайшему монарху, девичьей чести которой Вы нанесли серьезное оскорбление в бытность свою на министерском посту, питает намерения отомстить вам. Следуя этим своим желаниям, она убедила Его Величество произвести расследование ваших финансовых операций во время пребывания в государственных чинах, а также фактов злоупотребления властью в пользу коммерческих интересов эстляндских купцов. Мне также стало известно, что в ходе этого расследования вскрылись факты, могущие привести Вас не только к заключению в острог, но и на плаху. Памятуя о нашей былой совместной службе, а также не желая, чтобы Вы под пыткою или в иных обстоятельствах выдали знания о возможном грядущем, коими обладаете, я хочу предупредить Вас. Бегите. Бегите в Польшу, где Вас еще помнят как доброго союзника, всегда отстаивавшего интересы короля Стефана Батория при североросском дворе. В конце своего письма хочу заверить, что, несмотря на серьезную вражду, которая проявилась между нами в последние годы, я более зла на Вас не держу и ото всей души прощаю Вас за все недоброе, содеянное против меня. Надеюсь также, что и Вы по-христиански простите мне все неблаговидные действия, кои предпринимал я против Вас в пылу политической борьбы. Письмо сие прошу сжечь, дабы, попав в руки к недоброжелателям, оно не смогло помешать моей тайной работе во имя грядущего процветания Северороссии.