Серена подошла к встроенному в стену шкафчику для одежды. Его осмотр много времени не занял. Вещей было немного – на полу стояло несколько пар туфель на высоких каблуках, на вешалках болтались три блузки, три юбки, пара платьев. В боковом ящике лежали сложенные стопкой пять футболок и две пары джинсов. Серена обшарила их карманы, обнаружила лишь немного мелочи и пару пластинок жвачки.

– Загадочная нам с тобой попалась девушка, – обратилась Серена к Корди. – Ни бумажников, ни кошельков, ни ключей. Тебе не попадались?

– Нет, нет, нет, нет, – тихо пропел Корди.

– Интересно. Ну должны же у нее быть хоть какие-нибудь личные вещи!

– Может, убийца взял? – предположил Корди.

– Очевидно. Давай подумаем. Кристи находится дома. Входит убийца. Непонятно почему, но она его впускает. Либо она знает его, либо не боится. Большую ошибку совершила. Они разговаривают, спорят, она поворачивается к нему спиной. Он видит вазу, хватает ее, наносит удар. Перед уходом предусмотрительно моет вазу, стирает везде свои отпечатки. Хотя, может, мы их обнаружим. Потом он заворачивает тело в одеяло, дождавшись темноты утаскивает его, прячет в багажник и едет в пустыню, где и оставляет.

– Вероятно. Только труп был без одежды. То, что убийца взял ее личные вещи, – это я еще понимаю, но зачем ее раздевать? Сумасшедший? Решил изнасиловать труп?

– Я и такого не исключаю, – проговорила Серена. – Эксперты все проверят и определят, имело ли место сексуальное насилие. Но она могла быть голой и до убийства. Например, занималась с кем-нибудь сексом.

– Без презерватива? Трудно предположить.

– Да, – согласилась Серена. – В общем, о ее личной жизни нам ничего не известно. И тем не менее находится человек, который ненавидит ее до такой степени, что даже отваживается на убийство. Замечательно. Будем надеяться, что у нее во «Дворце восторга» или в других клубах есть подружки, которые нам хоть что-нибудь разъяснят.

– Не очень-то я в это верю, мамочка, – усмехнулся Корди.

– Я тоже. Хорошо. Давай еще раз все просмотрим, проверим себя – не пропустили мы чего-либо. А то сейчас придут наши бизоны, натопчут, перепутают все. Я беру комнату и кухню. Начали.

Она опять неторопливо оглядела комнату, все углы, поползала по полу, даже просмотрела коробки с дисками, лежащие возле стереосистемы, и снова ничего не обнаружила. Серена с удивлением отметила, что Кристи любила джаз. Она тоже обожала валяться на кровати, слушая джаз. Давно, когда Серена была подростком. Потом она выросла и полюбила кантри. Серена считала, что джаз – музыка беды, а кантри – ритм жизни.

Корди тихо засвистел.

– Что там у тебя? – воскликнула Серена.

Корди молчал. Заинтригованная странным поведением напарника, Серена торопливо вернулась в спальню. Корди сидел на полу, скрестив ноги. Матрас, отличного качества, на всю кровать, был наполовину стянут с нее. Рядом с Корди лежала стопка газет. Захваченный чтением, Корди переводил взгляд с одной статьи на другую.

– Ее секретный архив? – поинтересовалась Серена.

Он кивнул.

– Подождал бы экспертов, прежде чем его вытаскивать, – укоризненно произнесла Серена. Поддавшись любопытству, она приблизилась и спросила: – Что там?

Корди отодвинул в сторону газетный разворот.

– Так сколько, по-твоему, дней она пролежала в пустыне?

Серена пожала плечами.

– Дня три-четыре, не более. А что?

– Знаешь, мамочка, у нас с тобой возникли проблемы, – отозвался Корди.

В четверг утром, в шесть часов, Андреа выскользнула из-под одеяла и начала собираться на работу. Страйд открыл глаза и, не шевелясь, наблюдал за ней в темноте спальни. Андреа сбросила белую ночную рубашку, стянула, скатав, трусики. За три прошедших года ее тело стало мягче и полнее, но все еще оставалось привлекательным.

– Привет, – тихо произнес он.

– Себе скажи, – ответила Андреа, не глядя на него.

– Как я называл тебя сегодня?

– Не смешно, Джо. – Она покачала головой.

– Я знаю. Извини.

Прошлым вечером они с Мэгги допоздна допрашивали подозреваемого, азиата, замешанного в распространении наркотиков, связанного с преступной группировкой. Закончили в час ночи. Правда, в последние несколько месяцев он и не приходил домой раньше.

– Хотя бы звонил иногда, – промолвила Андреа. – Три ночи подряд тебя не было. Я уже и не знаю, когда увижу тебя в следующий раз. Самой звонить? А куда? Там тебя нет, тут – нет.

– Расследование сложное…

– Мне безразличны твои расследования! – перебила она его. – У тебя они все сложные. Не одно, так другое.

Страйд промолчал. Андреа права. С каждым днем становилось все хуже и хуже. Он прекрасно понимал, что может поручить вести дело подчиненным. Даже Два-К начал подозрительно коситься на него и однажды заявил: «Ты ищешь любую причину, чтобы домой не ходить?» Он ответил, что нет, но в душе сам не был в этом уверен.

– Как сестра? – спросил Страйд. – У меня такое чувство, как будто я тебя с тех пор не видел.

– Так оно и есть. Ты о ней ничего не спрашивал. Тебе неинтересно, как я съездила. Ты и про меня совсем ничего не знаешь. – Андреа стояла, положив руки на бедра. Она побрела в ванную комнату, хлопнула дверью и щелкнула замком. Страйд услышал плеск воды.

Проблемы возникли около года назад. Два года они прожили в относительном спокойствии, избегая конфликтов тем, что даже не упоминали о них, но с недавнего времени все их беды как-то сразу всплыли на поверхность. Началось с вопроса о детях, которых Андреа отчаянно хотела, а Страйд – нет. Он говорил, что в его возрасте детей не заводят, что, когда они оперятся и вылетят из дома, ему будет за шестьдесят.

Но Андреа настаивала. Через полтора года после замужества она под недовольное ворчание Страйда перестала пить противозачаточные таблетки. Они занимались любовью каждый день, довели себя до такого состояния, что уже не видели в сексе ни любви, ни романтики. Однако как бы они ни истязали себя, у них ничего не получалось. Страйд притворялся разочарованным, но иногда опасался, что Андреа заметит на его лице скрытое облегчение. Андреа была уверена – и Страйд знал об этом, – что если бы у нее с первым мужем был ребенок, он никогда не ушел бы от нее и они продолжали бы и по сей день жить в мире и благополучии. Андреа боялась, что если не родит сейчас, то потеряет и Страйда. Поэтому она считала себя обязанной забеременеть.

Но этому не суждено было случиться.

Страйд неустанно повторял ей, что отсутствие детей ничего не меняет в его отношении к ней. В ответ глаза Андреа делались страдальческими. Примерно год назад выражение отчаяния уже не покидало ее лица. Именно тогда между ними начало возникать отчуждение.