— Помилуйте! — воскликнул доктор, подымаясь. — Я третий час жду! У меня есть и другие пациенты…

— Вам компенсируют. — Виттар облизал губы. — Идемте.

Тора не шелохнулась.

Но она дышала. И сердце билось ровно. Запаха крови, который должен был бы присутствовать, Виттар не ощущал.

Врач, подхватив саквояж, направился к лестнице. На лице явно читалось недовольство что Виттаром, что ситуацией в целом, однако у человека хватало ума помалкивать.

Слухи пойдут…

…не только слухи.

Плевать.

В гостевой спальне, маленькой, но чистой, пахло свежей сиренью. Лиловые, белые, багряные грозди клонились под тяжестью цветов. Пузатая ваза стояла на столике у окна, и само оно, приоткрытое, впускало ветер и солнечный свет.

Парусами разворачивались занавески.

Зеркало в серебряной тонкой оправе отразило Виттара, нелепого, голого, облепленного пухом и пылью. Он был бы смешон, если бы не был столь страшен. Отвернувшись от зеркала, Виттар уложил свою ношу на кровать и коснулся-таки темных волос, снимая пушинку.

Сзади раздалось вежливое покашливание:

— Если вы хотите, чтобы я помог, то будьте добры подпустить меня к пациентке. — Доктор надел очки. Узкая дужка оседлала мясистый нос, а стеклышки заслонили глаза. — А вам, пожалуй, лучше выйти.

Оставить его наедине с Торой?

— Послушайте, — человек поставил кофр на столик, рядом с сиренью, — ваше нынешнее состояние также требует врачебной помощи, хотя вряд ли вы это признаете. Но вы перевозбуждены. И никому не станет легче, если вы потеряете контроль и убьете меня.

Он вытащил из кофра полотняные перчатки и длинную слуховую трубку.

— А поскольку так уж вышло, что жизнь моя мне дорога, — продолжил доктор меланхолическим тоном, — то в вашем присутствии я к пациентке не притронусь. Соблаговолите покинуть комнату.

Из собственного дома Виттара еще не выставляли.

Он убьет этого человека позже.

За дверью, которую Виттар прикрыл осторожно, опасаясь громким звуком помешать врачу, ждал Крайт. Он подал влажное полотенце и халат.

— Почему не разбудил?

— Я… — мальчишка упорно отводил взгляд и левую руку как-то неловко к боку прижимал, — пытался. Трижды. Вы… не хотели просыпаться.

Виттар не помнил.

Но Крайт не врет. Значит, действительно пытался.

— Что с рукой? Куда влез?

Крайт покраснел.

— Вы… очень не хотели просыпаться. — И тотчас, словно оправдываясь, поспешил сказать: — Ничего страшного. Растяжение. Доктор наложил повязку, и… завтра уже пройдет.

На полотенце захотелось удавиться, Виттар даже прикинул, выдержат ли его балясины. Но идея была мимолетной, трусливой.

— Рассказывай.

Полотенце отправилось на перила, эти хотя бы целыми были. А те, которые на первом этаже, менять придется… и паркет тоже. Сиальские вазы двухсотлетней давности, из маминого приданого, Виттар вряд ли найдет.

Но к предвечной жиле вазы.

Значит, вчера в дом он вошел еще человеком. А потом? Виттар помнит вспышку ярости, но не ее причину. И Крайт утверждает, что ничего не делал.

Сидели.

Обсуждали магию альвов: его девочка много читала и память у нее хорошая. Она, конечно, не все понимает, но знает больше Крайта. А потом появился Виттар и сразу перекинулся.

Вспышкой яркой воспоминание — двое склонились над столом, касаясь головами.

Ярость.

Желание убить.

А Тора не побоялась встать между ним и Крайтом, храбрая маленькая девочка… и перекинулась. Она говорила, что перекидываться не может, но это был единственный шанс уцелеть.

…потом игра для двоих.

…дверь, комната, подушки, пух… влажный язык зализывает раны на шее… и виноватый взгляд лиловых глаз… шерсть цвета меди с белой проседью узоров. Острые иголочки вдоль позвоночника, слишком мягкие, чтобы и вправду защитить, они царапали подбрюшье, дразнили.

Что из этого действительность?

И как все было на самом деле?

Когда Виттар почти потерял терпение, дверь открылась.

— Прошу. — Человек снял очки и принялся протирать их полотняными пальцами. — Садитесь куда-нибудь… например, сюда.

Он указал на кресло, и Виттар подчинился.

Тора лежала в кровати. Дышала. Была жива.

— И позвольте вашу руку. — Очки вернулись на переносицу.

— Что с ней?

И зачем человеку рука Виттара?

— Ничего страшного. Девушка просто-напросто спит. Как бы это выразиться… полагаю, ночь была весьма… бурной. И я не ошибусь, сказав, что ей пришлось менять облик?

Виттар кивнул.

Доктор извлек из нагрудного кармана серебряный брегет на толстой цепочке.

— И что для нее это действие непривычно?

Виттар снова кивнул.

— Полагаю, она несколько увлеклась. Не рассчитала силы. Она устала физически. Добавьте сюда почти полное энергетическое истощение. И эмоции. Глубокий сон более чем нормален в данной ситуации.

Тора будет жить.

Она спит. Проснется. И будет жить.

— И что делать?

— Ну… попробуйте напоить ее бульоном, силы пригодятся. И теплое молоко с медом тоже будет неплохим лекарством. А в остальном — отдых и еще раз отдых… Единственное, — крышка брегета откинулась со щелчком, — я оставлю вам лауданум для успокоения нервов. Сами решайте, нужен он девушке или нет.

Пальцы перехватили запястье, а доктор замолчал, уставившись на часы.

Виттар и без него слышал, что пульс ускорен и сердце бьется не так, как обычно, то замедляясь, то пускаясь вскачь. Испарина — тоже ненормально.

И головная боль.

У бешенства другие симптомы.

— Я могу вас попросить о небольшой услуге? — Доктор отпустил руку. — Мне бы хотелось взять ваши… жидкости для анализа. Кровь. Слюну. Мочу.

— Это не первый случай?

Теперь, когда страх за Тору отступил, к Виттару стала возвращаться способность мыслить.

— Вы догадливы. Насколько мне известно, третий.

О предыдущих двух Виттар не слышал.

Почему?

Потому что тот, с кем подобное произошло, сделает все, чтобы огласки не случилось.

— Война на многих сказалась. — Доктор извлек из кофра стальную коробку со шприцом и иглами. — И когда меня позвали к первой… пациентке, я решил, что имею дело с банальным срывом. Тот мой… клиент отличался крайне высокой возбудимостью. И в город вернулся не так давно.