Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Есть грехи и пострашнее, и они вполне заслуживают того, чтобы о них сплетничали, – злобно выплевывает он.
Роуса отворачивается и уходит, но слышит, как он кричит ей в спину что-то о скромности и прелюбодеянии.
Она гадает, где сейчас ее муж, удалось ли ему спастись. Вырвавшись из-под его влияния, она наконец увидела его таким, каков он есть на самом деле – напуганный человек, который отчаянно борется за жизнь в безжалостном мире. Она надеется, что он отыскал надежное убежище.
Роуса нащупывает в кармане маленькую стеклянную женщину. Эта фигурка всегда будет напоминать ей о Йоуне. На месте отколовшейся руки торчит острый обломок. Роуса надавливает на него, и на пальце выступает кровь. Она с изумлением думает, до чего хрупким бывает тело и каким отчаянным упорством нужно обладать, чтобы выжить.
Когда Сигридюр не видит, Роуса поглаживает живот: с каждым днем дотрагиваться до натянувшейся кожи все больнее. С тех самых пор, как они с Йоуном разделили ложе в сентябре, у нее не было месячной крови. Когда-нибудь округлившаяся фигура выдаст ее тайну. Но пока что ее знает только она и никто другой, и ей не грозят сплетни и косые взгляды.
Как-то после Рождества, в которое они ели сушеную рыбу со skyr, но спиртного не пили, одним морозным утром, когда солнце почти не показывается из облачного склепа, с холмов спускается всадник.
К седлу его приторочены сумки, набитые тканями, металлическими и сланцевыми тарелками и ножами, деревянными ложками и разными предметами роскоши. Сельчане окружают торговца. Они суют ему в руки кто половинки и четвертинки серебряных монет, кто отрезы полотна; некоторые предлагают кур в обмен вон на ту тарелку и моток пряжи за крохотный горшочек соли.
Из рук в руки передают деньги и товары, из уст в уста – новости. Роуса узнает, что у побережья плавают большие льдины, что альтинг нынче соберется рано, что урожаи по всей стране очень скудны и люди умирают от голода.
Сельчане вздыхают, качают головами и уходят, унося покупки с собой.
Роуса дожидается, пока все разойдутся и торговец соберется ехать дальше. В кармане у нее лежит одна-единственная серебряная монетка, целая и тяжелая.
– Что у тебя в этом мешке? – спрашивает она. Быть может, если он задержится еще немного, ей удастся разузнать что-нибудь о Стиккисхоульмюре.
Торговец ухмыляется, подмигивает Роусе, развязывает веревку и кладет ей на ладонь что-то блестящее и холодное, как вода. Только эта вещица тверда на ощупь, и внутри нее темнеет нечто похожее на яйцо.
Это примитивная женская фигурка из стекла – тонкие бороздки изображают пряди длинных волос. Роуса разглядывает овальный предмет в ее прозрачной сердцевине, и у нее перехватывает дыхание.
Это крошечный младенец, любовно выточенный из дерева. Его прелестные ножки прижаты к животу, а ладошку он поднес ко рту и посасывает большой палец. Миниатюрные глаза закрыты. Мастер, по всей видимости, сделал чрево матери полым, чтобы ребенок в нем перекатывался.
– Она прекрасна, – тихо говорит Роуса. – Но как деревянная фигурка оказалась внутри?
– Понятия не имею, – хмыкает торговец. – Тот северянин, у которого я ее раздобыл, тоже не знал. Как такое вообще возможно?
– Никак, – шепотом отзывается Роуса.
Стекло и дерево. Первый материал тверд, но хрупок, а второй более податлив, но прочен. Казалось бы, их нельзя соединить. И все же вот она, эта вещица: стекло защищает дерево от сырости и гнили. Если стеклянная фигурка разобьется, деревянный младенец сгниет, но пока женщина невредима, ребенку в ее утробе ничего не угрожает.
Роуса достает деньги из кармана. Изумленно взглянув на огромную серебряную монету, торговец кивает и берет ее. Судя по его широкой улыбке, сделку он счел выгодной.
– Ты говоришь, что приехал с севера, – будто невзначай говорит она. – А в Стиккисхоульмюре не был?
Он качает головой, и сердце ее падает.
– Туда я и не заглядываю. Люди там суеверные, обычаи странные. Они держатся особняком и чужаков недолюбливают.
Она вздыхает и уже собирается уходить, стиснув в кулаке стеклянную женщину, но тут торговец говорит ей вслед:
– Впрочем, я кое-что слыхал от одного знакомого. Пустые сплетни, как по мне.
Она оборачивается.
– И что же?
– На берегу нашли какого-то мужчину. Имени его не вспомню, но человек большой в тамошних краях. Ходят слухи, что он взял себе в помощники аульва. Он вроде бы убил двух жен и ударился в бега.
По спине Роусы пробегает холодок: она представляет, как Йоун сидит взаперти в ожидании суда или как Эйидль приказывает Олаву жестоко расправиться с ним.
– Куда его отвели? Где он теперь?
Торговец смотрит на нее прищурившись.
– Так он же мертв. Я вроде так и сказал. Похоже, что утонул. Тело обнаружили на берегу, но лодки так и не нашли. Кто-нибудь украл, наверное. Он был укрыт одеялом, сам целехонек. Странная история, ей-ей. Господи Иисусе, да что с тобой? Обопрись на меня.
Он хватает ее за руку. Она пытается отдышаться, сжимая стеклянную фигурку так крепко, что та должна вот-вот разлететься вдребезги.
– Я не хотел тебя пугать. Иной раз забываешь, что женщины такие чувствительные.
Роуса качает головой.
– Я не боюсь. Мне… мне пора.
Она разворачивается и бросается бежать, прерывисто дыша, и останавливается только на берегу Хвитау. Воды ее ревут, и холодные брызги окропляют щеки Роусы, попадают ей в легкие, проникают в самые кости, пока она не начинает замерзать изнутри.
Роуса сгибается пополам и воет, обхватив руками живот, чтобы хоть как-то согреть ребенка в своем чреве – ребенка, потерявшего отца. Вся она словно окаменела, оледенела, совсем как стеклянная женщина, зажатая в непослушных пальцах. Она еще сильнее стискивает этот вышедший из земных недр древний каменный осколок, который столетия раздробили в песок, а огонь превратил в вещицу невероятной красоты, совсем не похожую на прежнюю россыпь песчинок.
Когда Паудль находит ее на берегу, уже стемнело. От холода она дрожит всем телом.
Вода с ревом катится мимо, суля буйный разгул стихии, а затем – ледяную тишь.
Роуса отводит глаза от реки. Ее муж мертв. Впервые в жизни она принадлежит сама себе. Как широко она, оказывается, может раскинуть руки, как по-новому чувствует их тяжесть. Прерывисто вздохнув, она обхватывает себя руками.
Паудль утирает ее слезы.
– Ты замерзнешь, – слабо улыбаясь, говорит он. – Смотри не изойди слезами до смерти, Роуса. – И он кладет теплую ладонь ей на щеку, склоняется ближе и целует ее в кончик носа.
От этого прикосновения что-то в ее груди обрушивается.
Наконец она поднимает на него глаза. Когда их взгляды встречаются, у нее кружится голова, екает в груди и пересыхает во рту, и она не в силах произнести ни слова. Она обвивает руками его шею, ладони его ложатся ей на талию, и она подается навстречу ему всем телом – кровью, костями, сердцем, дыханием. Она становится податливой, как вода.