— Так вы будете переодеваться или нет?

— Нет.

— Я дам вам сто баксов. Это займет у вас пятнадцать минут.

— Засуньте их себе в одно место.

Лиза прошла по пыльному коридору и закрыла за собой дверь. Она даже не потрудилась сказать «до свидания».

— И есть девушки, которые соглашаются на это? — шепотом поинтересовалась Лиза у Лалли.

Они устроились на маленьких откидных сиденьях в задней части кинотеатра, в котором работала Лалли. Зал только что заполнился зрителями, которые пришли на восьмичасовой сеанс. Лалли приходилось время от времени вставать и провожать на места тех, кто опоздал к началу фильма. Лиза пришла к ней прямо из «Доминика». Ей не терпелось обсудить свои «кинопробы».

— Да, — ответила Лалли. — Некоторые соглашаются — примерно одна из десяти. Жаль, что я ничего не знала, Лиза, иначе я бы сразу сказала тебе, что ходить туда не стоит. Чарли Грубер — известный мошенник.

Лалли еще спала сегодня утром, когда Лиза уходила из дома, так что возможности поговорить у них не было.

— Что ж, — вздохнула Лиза. — А я-то и вправду подумала, что он настоящий продюсер. Но на ошибках учатся, как говорила моя мама.

— Моя мама говорила точно так же, — ухмыльнулась Лалли.

Лиза в последний раз посмотрела на себя в зеркало. Затянув ремень еще на одну дырочку, она почувствовала, как у нее радостно забилось сердце, как всегда бывало по утрам. В конце концов, должен же наступить день, когда судьба ей улыбнется. Лиза подхватила на руки Викторию и поцеловала ее, а потом бережно посадила обратно на подушку.

— Я здесь уже семь месяцев, — сказала она кукле. — И чем дольше я тут живу, тем ближе становится этот день.

Рома с безутешным видом распростерла в кресле свое роскошное тело. Время от времени она издавала долгий судорожный вздох. Остальные старательно делали вид, что не замечают этого.

На полу лежала Глория. Она нанесла на лицо грязевую косметическую маску. Голова у нее была обмотана полотенцем наподобие тюрбана, а ноги покоились на сиденье стула.

— Кровь приливает к голове, — объяснила она. — Это хорошо для мозга.

— Какого мозга? — поинтересовалась Лалли, отрываясь от изучения воскресной газеты. Она наблюдала за тем, как Глория осторожно кладет на веки кружочки свежего огурца. — Господи, если бы твои клиенты видели тебя сейчас, они бы приплатили тебе за то, чтобы ты поскорее убралась.

— Заткнись, Купер, — добродушно отозвалась Глория. Несмотря на то что они жили в одной квартире, Лиза редко видела Глорию. Это была женщина лет тридцати, невысокая и хрупкая, красота которой казалась какой-то призрачной, эфемерной. Ее огромные небесно-голубые глаза и чистая перламутровая кожа составляли разительный контраст с обрезанными чуть ниже ушей огненно-рыжими волосами, которые Глория укладывала в пышный начес. Однако же в тоненькой, стройной фигурке скрывался настоящий бойцовский дух и веселая, жизнерадостная натура, что изрядно удивляло людей при первой встрече.

Глория не делала тайны из того, что была девушкой по вызову.

— За сутки я зарабатываю больше, чем вы втроем за неделю, — похвасталась она Лизе в один из тех редких дней, когда они остались в квартире вдвоем.

— Да, но… — Лиза не решилась продолжать, боясь обидеть соседку.

— «Да, но» что? — Глория расхохоталась. — Ты продаешь свой труд, я продаю свое тело, и в этом чокнутом мире мое тело стоит дороже.

— Да, но… — снова начала Лиза.

— Разве это не одна знаменитая англичанка сказала что-то вроде: «Я просто ложусь на спину и думаю об Англии»? Что ж, я делаю то же самое, только думаю при этом о деньгах. А если ты еще раз скажешь: «Да, но», я закричу.

— Да, но… — сказала Лиза.

Глория завизжала.

— Извини меня, Глория. Просто… в общем, я не знаю. Наверное, мне это кажется…

— Распутством? — подсказала Глория.

Лиза рассмеялась.

— Все, сдаюсь. Как бы то ни было, это не мое дело.

— Знаешь, Лиза, я прожила в Голливуде уже десять лет. Я приехала сюда с широко открытыми глазами, полная надежд, распушив хвост — и первые пару лет у меня неплохо получалось. — Глория печально улыбнулась. — Мюзиклы. Я начинала танцовщицей и получила кучу ролей, каждая из которых была все больше и лучше. Я зарабатывала очень приличные деньги, и вдруг — бац! — мюзиклы больше никому не нужны. И я тоже никому не нужна, вместе с Говардом Килом[74], Кэтрин Грейсон[75], Бетти Грейбл[76]и остальными. — Она умолкла и прикурила очередную сигарету от окурка предыдущей.

Лиза пробормотала:

— Боже, мне очень жаль.

Глория сердито взмахнула сигаретой.

— Не стоит. Терпеть не могу, когда меня жалеют. В конце концов, я очутилась в хорошей компании. Я задумалась о том, чтобы вернуться домой, обратно в Питтсбург, но ровно на одну минуту. Я сказала себе: «Проклятье, нет. Я приехала сюда, чтобы сколотить состояние, и, Господь свидетель, я своего добьюсь». К тому времени я уже успела привыкнуть к деньгам, и мысль о том, чтобы работать официанткой или продавщицей в каком-нибудь занюханном магазине, где владелец будет дышать мне в затылок, меня не прельщала. У меня была подруга, замужняя, которая и рассказала мне об этом агентстве — первоклассном эскортном агентстве. Она сама работала там всего один день в неделю — по средам, — чтобы покрыть расходы на содержание дома. А ее муженек, похоже, так и не заметил, что они вдруг стали есть самые лучшие бифштексы. — Глория иронически улыбнулась. — А может и заметил, но предпочел промолчать. Не зря же говорят, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок. Когда подруга рассказала мне об этом, я тоже, как ты, соглашалась, но все время повторяла: «Да, но…»

— Но потом ты сдалась, — подсказала Лиза.

— Скорее во мне победил здравый смысл. Все оказалось легче, чем я думала. Агентство отправляет нас, девушек, только к тем клиентам, которые останавливаются в первоклассных отелях, и никогда по частным адресам, как делают некоторые. — Глория взглянула на Лизу с лукавой улыбкой. — Если интересно, я могу дать тебе рекомендацию.

Лиза содрогнулась.

— Нет уж, спасибо, — быстро ответила она. — Я, пожалуй, лучше буду работать официанткой.

Впоследствии ей было стыдно за свое поведение. Она никогда никому не призналась бы в этом, но временами, думая о том, чем занимается Глория, Лиза вдруг замечала, что воображение уносит ее в такие дали, которые никак не назовешь неприятными.