Это была группа ударных инструментов, с настолько замысловатой текстурой, что она стала оркестровой: ритмы, одновременно жесткие и плавные, подчеркивали и пародировали примитивистское начало в урбанистических, лишенных естественности узорах. Девушка растянулась на спине, полежала недвижно, начала напрягать и расслаблять свои мышцы — банальные ритмические движения, постепенно переходящие в пластические эксперименты, которые начались всего лишь с подрагивания ее пальцев, распространяющегося по ее ладоням и рукам на ее торс и постепенно на все ее тело, снова угасая и заканчиваясь своего рода трансом, который имел характер кататонии, а потому был исполненным напряжения и пугающим. Внезапно она встала на ноги, запрокинула голову назад, выгнулась дугой и стянула с себя колготки. Дик обнаружил, что зубы его крепко стиснуты, а нерв одного из них сердито напоминает ему о том, что в него нужно поставить пломбу. Она вытянула руки над головой и, не двигая ногами, стала следовать за музыкой своим телом. Слишком напряженные и угловатые, чтобы быть змеящимися или плавными, слишком мучительные, чтобы в них заключалась какая-то красота, ее движения, однако же, приковывали к себе внимание; это была одержимость, напоминавшая о тех ритуальных представлениях, в ходе которых участники прокалывают себя и наносят себе раны без видимого результата, даже кровотечение приостанавливается. Ударные инструменты яростно грохотали и дребезжали, ее тело становилось все более жестким и исполненным муки. Находилась ли она под воздействием наркотиков? Нет, Дик так не думал, но выпила она много. Он чувствовал, что обливается потом; одурманенный, он щурил глаза, неспособные сфокусироваться на чем-либо, и чувствовал себя таким же напряженным и взвинченным, какой выглядела она. Мышцы танцовщицы выпирали, вздувались, как у гимнастки. Он боялся, что, будь у нее нож или что-то в этом роде, она бы нанесла себе рану. Но у Талии не было никакого ножа — вздрагивающие движения достигли своей кульминации, и она принялась заниматься любовью сама с собой в манере настолько резкой и безжалостной, что ему пришлось отвести взгляд; это было невыносимо. В нескольких дюймах он увидел лицо Дейзи, такое же застывшее, как тело девушки, полоску пота на верхней губе вдоль застывшей кривой усмешки. Он смущенно, как будто с облегчением, снова перевел взгляд на девушку. Все в комнате были скованы и неподвижны. Тело девушки рухнуло на ковер, и она лежала там, словно гильотинированная, голова поворачивалась из стороны в сторону, шейные мышцы дергались в мощных конвульсиях. Музыка стихла.

Настал острый, напряженный момент тишины. В голосе Ларри, как всегда мягком и непринужденном, зазвучали пронзительные, нетерпеливые нотки:

— А кто подбавит веселья? Уинфред?

Ее смех прозвучал подобно хрустальной люстре, сорвавшейся и рухнувшей на паркетный пол.

— Да я бы и рада… — сказала она.

Какая-то молодая, бесцветного вида женщина, которую Дик сначала не заметил, внезапно встала, наклонилась, наполовину согнув колени, положила руку девушке на затылок, грубо потянула ее кверху, заставив сесть, и поднесла стакан с бренди к ее бледным губам. Потом резко сказала:

— Пей.

Девушка пригубила, отпила, вся передернулась и выплюнула полстакана на плечо женщины. Та не обратила на это никакого внимания, она бросила стакан под стул, он покатился и застыл на полу. Женщина положила обе ладони Талии ниже лопаток и с отчаянным усилием подтянула ее кверху. Девушка была вялой, а женщина — изрядно пьяна? Их шатало и водило из стороны в сторону. Женщина обрела устойчивость, обвила обеими руками тело Талии и стиснула его с какой-то яростью, так что кожа, поблескивающая от пота, оставила пятна на светлом платье. Она застыла так сильно, что все ее тело изогнулось и голова запрокинулась назад, открывая линии подбородка и шеи до ключиц. Женщина вдавила свое лицо в горло девушки, поцеловала его и укусила ее за ухо.

Дик внезапно ощутил боль в нёбе и у основания языка, острую и подкашивающую. Его глаза наполнились слезами; он перегнулся, не заботясь о манерах, схватил наполовину наполненный стакан Дейзи и залпом осушил. От алкоголя у него перехватило дыхание. Когда он вытер влагу с глаз, то снова увидел Талию, которая сцепила свои руки на шее у женщины. У него на глазах ее пальцы затрепетали, выгнулись, ухватились за застежку-«молнию», идущую вниз по спине, и потянули за нее. Глаза ее были закрыты, а нижняя губа сосредоточенно прикушена. Ларри резко повернулся к стене и выключил свет. Дик увидел совсем рядом Дейзи и повернулся к ней с вселяющим отчаяние чувством, что знает, что ему сейчас делать, но уверен, что это получится у него из рук вон плохо.

В Гааге Ван дер Вальк уже лежал в постели, поглощенный чтением про неугомонного, скользкого, жуликоватого человека, предводителя клана Кемблов. Потом он приподнялся и, раздраженно хлопнув по своей соскальзывающей подушке, проговорил:

— У тебя есть какие-нибудь орехи?

— Нет, — ответила Арлетт. — Вот есть яблоко, а орехов нет. Да хватит тебе подпрыгивать. Хочешь половинку от моего яблока?

— Нет, — с раздражением сказал он. — Мне бы чего-нибудь солененького.

— Ну давай же, просыпайся, — резко проговорил Сент. Сам он был свеж и безоблачен, как погожее утро.

Дик сделал над собой усилие и встал.

— Этого аукционного добра, что купил Луи, целый фургон, — сказал он. — Я, пожалуй, распакую его и почищу, да? А потом приготовлю кофе.

— Хорошо, — отозвался Сент. — Кофе у тебя, кажется, начинает получаться. Все это — одно к одному, — положив себе еще немного сахара, продолжил он, — умение вести себя в свете; будь то манеры или кофе, ты должен следовать правилам… Ты там хорошо держался, Дики, и для первого раза получилось довольно лихо. Но я и понятия не имел, что эта дурочка зайдет так далеко.

— Что с ней сталось?

— Ее увел человек, тот, что громко смеялся, эдакий тип водного лыжника. Он — кретин, этот парень, но они представляют собой довольно гармоничную пару. А ведь если бы я тебя не остановил, ты бы побежал за ней. Сдается мне, это было бы еще потешнее.

— Но разве она не?..

— Совсем нет; она делает это, потому что считает, что это модно и что так она интереснее выглядит. Будь любезен, подлей мне кофе.

— А Дейзи… — спросил Дик нерешительно — не является ли это запретной темой?

— Дейзи, да, крепкий орешек; ей подавай простачка, а это как раз то, что ты собой представляешь. Ты уж прости, что я так говорю, Дики. Но это очень ценно для тебя. Она будет дразнить тебя, преследовать, то давать тебе от ворот поворот, то снова приваживать, ждать, пока ты выйдешь из себя, станешь устраивать сцены, — ей это доставляет удовольствие. Та, другая телка слишком глупа, чтобы быть зловредной, но Дейзи — это еще та штучка. И это то, что мне нужно. Вытерпи ее в течение одной-двух недель, и я сделаю тебе подарок. Смотри на нее так, как будто она — произведение искусства. Ее движения, ее смех, то, как она ест, — понаблюдай за ней, когда она одевается или красится, и ты увидишь, что она изучает себя и свое искусство. Ты почистил те вещи?