— Куча пыльного, старого барахла, — с отвращением сказал Дик.

— Я не против того, чтобы ты так говорил, — сказал Сент сухо, — до тех пор, пока не поймешь, о чем говоришь.

— Простите.

— Да. Давай-ка поговорим без обиняков. Ты слышал мои замечания по поводу того, что это место — добрая старая дойная корова. И присовокупил это к другим обрывкам подслушанного разговора, сделав вывод, что я выдаиваю этот бизнес в своих собственных целях. Это одно. Потом я сообщаю тебе пару элементарных фактов относительно ситуации на рынках, и ты понимаешь, что я интересуюсь молодежью, и, суммировав это с тем очевидным фактом, что эти люди не тратят денег в антикварных магазинах, думаешь, что можешь вести себя заносчиво. Чрезвычайно глупая позиция. Кстати, о молодежи, витрина опять вся в майонезе — помой ее, мальчик Дик, и проследи, чтобы, пока ты этим занят, собаки не пристраивались к фонарным столбам.

Это было их вечным бичом. Клиенты закусочной вышагивали по улице, подкрепляясь снедью в бумажных пакетах. Они останавливались чтобы взглянуть на витрину, и покрывали стекло жирными отпечатками пальцев. Дик, понимая, что ему таким образом указали на его место, послушно отправился за маленьким ведерком и губкой. Ох уж этот Ларри и его чертова дисциплина! Он надеялся, что Дейзи в этот момент не вздумает прошвырнуться по улице. Это было бы унизительно.

Мистер Сент тоже думал о Дейзи — в числе прочего, — когда глупый мальчишка влетел внутрь, как будто за ним гнался бык, и бросился в глубину магазина.

— Замшу забыл, — смущенно пробормотал он.

Мистер Сент, вскинув брови, размышлял над столь необузданным поведением, когда дверь снова распахнулась и Ван дер Вальк зашел в магазин с радостной, идиотской улыбкой на лице.

— Доброе утро, сэр, — сказал Сент со своей неизменной учтивостью.

— Доброе утро, доброе утро. Прискорбное происшествие — я сломал свои часы. Боюсь, так, что их нельзя починить.

— Посмотрим, что можно сделать. Не желаете ли присесть?

Ван дер Вальк решил, что это его «личное расследование» несколько затягивается, и, возвратившись с очередного нудного совещания на Овертоме, решил воспользоваться свободным временем. Было очевидно, что в качестве следующего шага предстоит чуточку надавить на мистера Сента.

— Такая жалость, — бормотал он. — Я выронил их не куда-нибудь, а на трамвайные рельсы, прямо на Конингсплейн; мне бы никогда в голову не пришло, что такое возможно, а вам?

— Весьма досадное происшествие, — серьезно согласился Сент. — Здесь, конечно, мы уже ничего не сможем сделать. Боюсь, новые часы — это единственное решение вашей проблемы.

— Боюсь, что так, боюсь, что так, — воскликнул Ван дер Вальк. — Что-нибудь совсем простенькое, э… классическое.

Ему было весело. Он разглядывал витрину с рубашками, когда увидел этого идиота-парня, потрусившего на улицу со своим ведром мыть витрину. Он стоял, ухмыляясь, в дюжине ярдов, на тротуаре, спрашивая себя, какая последует реакция, и пришел в восторг, когда парень, пялясь по сторонам, вдруг заметил его, уставился с разинутым ртом, в оцепенении, и пустился наутек.

Сент плавно подошел с дорогими вещами в строгом, хорошем вкусе на устланном бархатом подносе, пододвинул еще один стульчик в стиле ампир и уселся — специалист у кровати пациента. Ван дер Вальк поставил свой локоть на маленький круглый стол и приготовился к тому, что у него будут брать анализ крови. Интересное лицо застыло в футе от его собственного. Тут и характер, и решительность. Очень лощеный. «Плохой человек»? Он понятия не имел. Ван дер Вальк много лет прослужил полицейским, но повстречал мало плохих людей. Множество глупых людей и огромное количество бестолковых. Этот не принадлежал ни к тем, ни к другим. Совершенно определенно, человек, которым можно заинтересоваться.

— Кварцевый кристаллический вибратор… — говорил Сент.

— Нет, никаких камертонов. Они без конца звенят, — расплывчато пояснил Ван дер Вальк.

— Тогда классический ход механизма. Скажем, вот этот «Жагер ле Культре»…

Парень по-прежнему ошивался неподалеку, делая вид, что чем-то занят в задней части магазина. Более того, Сент это заметил. Он бросил взгляд на дверь, и тонкие шелковистые брови чуточку сдвинулись: мимолетный взгляд искоса, без поворота головы, трепетание красиво очерченных ноздрей — нет, он ничего не скажет в присутствии покупателя.

— «Перрего»… они изготавливаются в очень небольшом количестве, всего лишь сотня или около того в год. Это все действительно эксклюзивные модели.

— Они, пожалуй, не совсем мне по карману, — с громким застенчивым смехом сказал следователь, а вот эти, пожалуй, нравятся. — Это был «Патек Филипп», не слишком отличавшиеся от тех, что носил парень. Последует ли какая-нибудь реакция на это чрезвычайно легкое прикосновение или нужно нажать чуть посильнее? — Я хочу сказать, они очень своеобразные. Не из тех вещей, которые видишь каждый день.

— Именно так. — Нет, никакого трепета. Мог ли он на самом деле не знать про те часы? Босбум высмеял бы это, как вздор.

— Может быть, мне посмотреть для вас цены?

— Боюсь, от них станет не по себе.

— Да, они, знаете ли, колеблются в районе тысячи. Само собой, это чистое золото — настоящее вложение капитала.

— Не позолоченные?

— Мы не продаем позолоченных вещей, — ответил Сент с восхищавшим своей непосредственностью высокомерием.

— О боже. У меня совсем голова кругом пошла. Мне очень по душе вот эти. — Ван дер Вальк долго глазел по сторонам с рассеянным видом человека, задающегося вопросом, может ли он себе это позволить: и хочется и колется.

— Еще бы. Вы наверняка захотите это обдумать. — Мистер Сент, очевидно, привык к людям, которые уходили, чтобы «это обдумать», и больше не появлялись… Парень до сих пор не казал носу: не исключено, что заперся в туалете. Сейчас он не выйдет, в этом не приходилось сомневаться.

— Увы, едва ли я потяну…

— Но, милостивый государь, вы вовсе не обязаны.

— Но я доставил вам столько хлопот, — сказал Ван дер Вальк совершенно искренне.

Сент заулыбался:

— Да какие там хлопоты.

Эта улыбка о многом ему поведала. Улыбался человек, у которого презрение вошло в привычку и который часто в нем практикуется. Человек, который умен, но его ум никогда не будет многого стоить из-за тщеславия. Когда тщеславие настолько велико, решил Ван дер Вальк, человек стерпит то, что за ним наблюдают.

— Я вот думаю, может быть, «Омега», или, скажем, «Лонжине»…

— Боюсь, у нас их нет. Но, конечно, у вас не возникнет никаких трудностей — видите ли, мы на самом деле ювелиры, а не часовых дел мастера в строгом смысле этого слова — разве что речь идет о декоративных вещах.

— Мне кажется, что-нибудь чуточку более практичное…