По его тону Мэддокс понял, что о честном обмене речь не идет. Рейес собирался забрать женщин и оставить охотникам лишь разлитую кровь.

– Каким образом? – поинтересовался Мэддокс.

Рейес вытащил рацию. Они довольно долго взволнованно вслушивались, но в эфире не было ничего, кроме помех, даже тогда, когда воины попытались кого-нибудь вызвать.

– Проклятье! – выругался Рейес. – Не хочу возвращаться в крепость с пустыми руками, но не знаю, что еще можно сделать, – продолжил он, и Мэддокс понял, что сама эта мысль мучает друга. – Полночь приближается.

Мэддокс знал лишь то, что хочет, чтобы Эшлин была жива и находилась рядом с ним. Снова подняв глаза к небу, он распростер руки.

– Помогите нам! – попросили они оба – и человек, и дух. – Помогите. Пожалуйста!

Однако ничего не произошло. Небеса не разверзлись, и на воинов не упала стена дождя. Их не ударила молния. Не изменилось вообще ничего. Звезды мигали на своих чернильно-черных насестах. Мэддокс округлил глаза. «Когда все это закончится, – решил он, – я сведу счеты с этими бесчувственными самовлюбленными богами. Что бы ни случилось с Эшлин, я отплачу им. Тысячекратно».

– Давай в последний раз пройдем по городу.

Рейес кивнул.

Через пятнадцать минут Рейес и Мэддокс выходили из часовни, которую до этого тихонько осматривали, и увидели на улице старика. Он был весь в грязи. На нем было надето только тонкое, испещренное дырками пальто. И он кашлял. Этот кашель пробирал до костей, казалось, будто человек вот-вот выплюнет собственные легкие.

Мэддокс вспомнил ту ночь, когда Торин впервые оказался в этом самом городе, выглядевшем, однако, совершенно иначе. Вместо зданий стояли хижины, а улицы покрывал не булыжник, а грязь. Правда, люди были такими же – хрупкими, слабыми и ничего не подозревающими.

Тогда Торин снял перчатку и провел рукой по щеке женщины, умолявшей его прикоснуться к ней, женщины, которую он любил на протяжении долгих лет. Он потерял контроль над собой и понадеялся, что выживет хоть кто-то, что эта любовь победит все. Но через час женщина начала кашлять точно так же, как сейчас старик. Еще через час вся деревня последовала ее примеру. За несколько следующих дней большинство горожан погибло, и смерть их была ужасна – вся их кожа покрылась язвами, а изо всех отверстий, что есть в теле, сочилась кровь.

Мэддокс резко выдохнул и выругался. Эшлин была где-то в городе, с теми самыми охотниками, которые стали причиной новой эпидемии, которая, как он был уверен, разразится обязательно.

Насилие ушел в самые дальние уголки сознания Мэддокса, будто понимая, что сейчас ему нужно все решать самому. Они с Рейесом, тяжело шагая, перешли улицу, приблизившись к старику.

Вокруг почти никого не было. Люди заперлись в своих домах, считая, что там они в безопасности. Но завтра беда настигнет их и там.

– Мне нужно поговорить с тобой, – сказал Мэддокс старику.

Закашлявшись, тот остановился. Когда он поднял на Мэддокса глаза, воин понял, что у него жар. Рассмотрев Мэддокса, старик произнес:

– Ты один из них. – Затем у него начался новый приступ кашля, заставивший его замолчать и согнуться пополам. Успокоившись, мужчина продолжил: – Ангелов. Родители рассказывали мне перед сном истории про вас. Я всю жизнь мечтал встретить вас.

Мэддокс почти не слушал его.

– Возможно, ты встречал группу людей, – произнес он. – Они не местные. Они могли торопиться, а на их запястьях были татуировки. Возможно, с ними были четыре женщины.

Он старался говорить спокойно и не показывать старику свои злость, беспокойство и отчаяние, опасаясь, что тот может испугаться до смерти. «Хотя, – подумал Мэддокс, – по отношению к нему это был бы акт милосердия. Вскоре его ждет далеко не самая приятная смерть. Да, у Люсьена будет очень много работы…»

Рейес описал охотников, которых видел в клубе, а затем – женщин.

– Я видел блондиночку, о которой вы говорите, – ответил старик. Он снова закашлял, но, успокоившись, продолжил: – С ней были еще три женщины. Но я не помню, как они выглядели.

«Видимо, это была Даника, – решил Мэддокс. – Но кого он видел вместе с ней? Скорее всего, ее родственниц. Это значит, что Эшлин… Нет! Она жива. С ней все в порядке».

– Куда они пошли? – спросил он, заскрежетав зубами, ибо не сумел на этот раз сдержаться. – Скажи мне. Пожалуйста.

По обветренному лицу старика проскользнуло замешательство, и он пошатнулся и едва не упал. Снова раздался кашель.

– Они бежали вниз по этой улице, а за ними гнался кто-то высокий. Мужчина. – Старик снова закашлялся. – Чуть не уронили меня.

– В какую сторону они бежали? – спросил Рейес.

– На север.

– Спасибо, – произнес Рейес. – Спасибо.

Старик снова закашлял и упал на дорогу. Хотя Мэддокс не хотел терять время, он все же присел рядом с ним.

– Спи. Мы… благословляем тебя.

Старик умер с блаженной улыбкой, которой у Мэддокса никогда не было.

– Эшлин, – тихо позвал он, – я иду за тобой.

Ощутив, как на ее лицо льется холодная вода, Эшлин с силой втолкнула в себя воздух и проснулась. Прежде чем она сумела собраться с мыслями, прошло несколько мгновений, на протяжении которых единственным звуком, доступным слуху девушки, было ее собственное дыхание. Практически ледяная ткань мокрой футболки пристала к коже. Сначала она видела все как в тумане, но затем очертания помещения стали постепенно проявляться. Ее окружали темные, истертые временем каменные стены, а вместо одной из них была решетка, за которой виднелся узкий коридор с такими же каменными стенами. В дальнем углу помещения висели цепи.

«Без паники, – приказала себе Эшлин. – Без паники». Затем она увидела хорошо знакомое лицо с тонкими чертами. Когда-то она радовалась, увидев Макинтоша. Но на этот раз, взглянув на него, почувствовала, как по всему ее телу растекается ненависть.

Откинув опустевшую бадью в сторону, Макинтош сел на деревянную табуретку, стоявшую перед Эшлин. Девушка поняла, что привязана к стулу, а ее руки заведены назад, и попыталась высвободиться. Холодный металл больно впивался в кожу, но наручники не открывались.

– Где я? – настойчиво спросила она.

– Halal Foghaz, – ответил Макинтош, и его голос был более грубым и хриплым, чем обычно.

«Тюрьма смерти», – мысленно перевела Эшлин.

– Здесь держали самых страшных из будапештских преступников до тех пор, пока они не восстали и не перебили стражу, – объяснил Макинтош. – После этого тюрьму закрыли, но несколько недель назад сюда снова стало можно попасть.

Глаза Эшлин сузились, превратившись в крохотные щелки.

– Расслабься, – посоветовал ей Макинтош и закашлялся. Он был бледен, глаза покраснели. – Я не дракон, которых ты всегда пугалась, когда я читал тебе сказки.