— Я должна поговорить с Волтуаром. Кейел, найди его и попроси прийти ко мне!

— Он не имеет права, Аня. Духи…

— Мы должны успеть до рассвета! — перебила его, но снова перешла на шепот: — До казни.

— До рассвета? — растерянно переспросил Кейел. — Аня, — пальцы с силой сжались на моем плече, — они хотели убить почтенную. Ты любовница небесного. Тут представитель гильдии Справедливости…

Далекий крик помешал договорить Кейелу, помешал мне дослушать объяснения. Дыхание перехватило. Я пыталась вскочить, не отрывая взгляда от балкона, но Вольный намертво сжимал меня, не позволяя подняться. Кажется, я тоже кричала. Укусила его, царапала, вырываясь, отталкивая, желая освободиться. Вопила о том, что ненавижу его. Себя. Фадрагос. Всех…

В какой момент я просто ослабла, сдалась, продолжая тихо плакать? Наверное, тогда, когда далекий крик оборвался, потому что Вольный сумел прижать мою голову к своей груди и плотно накрыть ладонью мое ухо. Его сердце колотилось так же, как и мое.

«Ты слышал, как плачут драконы? Я думал, что мое сердце тоже разорвется от тоски. Но я заткнул уши, и это помогло»…

Что же им от меня нужно? Почему вцепились намертво клещами?

Я отбросила очередное письмо на зеленое сукно и, откинувшись на спинку кресла, погладила отполированный край стола. Витиеватые узоры петляли под кончиком пальца, углублялись, заполняясь мягкой тенью. Теплый ветерок раскачивал невесомые занавеси, ласкал кожу, играл с волосками на виске и затылке. С балкона сочился яркий дневной свет, заливая комнату, растворяя в себе темные углы.

Мудрецы никогда не писали о чем-то важном. Только бесконечные просьбы о сотрудничестве. Теперь написал Нелтор — человек. Опять забота об иномирянке, опять беспокойство о последствиях реки Истины… А если они знают о даре? Мудрецы все-таки. Но если бы знали, то наверняка рассказали бы всему миру, лишь бы отобрать необычайную редкость у Аклен’Ил. Или как раз боятся разглашения, чтобы и Аклен’Ил крепко не ухватились за меня? Надо бы поинтересоваться, почему эти организации не ладят между собой. Откуда растет конфликт?

Поерзала в мягком кресле, осторожно почесала щеку, возле заживающей ранки, и снова потянулась к письмам. Что хотела в них отыскать? Ничего. Если бы не злопамятная натура Акеона, то у меня все еще были бы книги. Но одним утром — еще из тех, что я проводила в кровати, не реагируя на окружающих, — он молча вошел в комнату, забрал книги, которые дал Волтуар, и так же молча ушел. Теперь осталась книга зельеварения Елрех и письма, которые я жадно перечитывала.

У мудрецов различался почерк.

Символы, точнее буквы общего языка, были красивее у Эриэля — эльфа. С завитушками, с растянутыми и заостренными хвостиками. Рувен — рассат — писал неаккуратно, со слабым нажимом, будто держал руку навесу. Может быть, эта раса так и пишет. Во дворце ее представители появлялись очень редко, хотя и в Обители гильдий встречались не на каждом шагу. У Линсиры — шан’ниэрдки — символы отдавали полнотой, и даже прямые линии будто закруглялись. Ее брат, Линсар, ни разу не написал мне. Когда-то Линсира просила, чтобы я встретилась с ним, но я даже не стала просить об этом Волтуара. Интерес мудрецов к последствиям реки Истины мог вызвать интерес Аклен’Ил к этой же проблеме. Мне такое внимание категорично не нужно. Опасно. И вот недавно я получила письмо от Нелтора, в котором он просил меня, как человек человека, потянуть с замужеством и все же позволить сначала мудрецам на крошечную часть периода забрать меня к себе. Я не хотела замуж за Волтуара и тем более не хотела к мудрецам на проверку. Обойдутся. Но письма перечитывала. Раз за разом перечитывала и ни черта не понимала.

У них различался только почерк. Совсем немного речь: рычащая, обрывочная, мягкая, обволакивающая, требовательная, почтительная, заискивающая.

Лишь немного речь и почерк…

Разные расы, разная история, культура, характеры, приоритеты, но… их трудно отличить от людей. Вернее, не так. Их сложно различать между собой, если перестаешь обращать внимание на внешность.

Я в который раз обманула сама себя, позабыв, что нахожусь не в привычной среде. Законы и логика Земли остались дома, а тут… даже черт не разберется. Духи знают, что творится!

Зажмурилась, глубоко вздыхая и постукивая пальцами по столу. Аклен’Ил и Энраилл… Что же вас связывает между собой? Зачем Вольному нужна была эта тайна?

Вольный… Об имени лучше постепенно забывать. Так будет правильнее, душе спокойнее. И вспоминать о нем нужно нечасто, аккуратно.

Сердце насторожилось, словно юркий зверек. Вот-вот — и снова запрыгает, ударяясь зайцем о ребра, будто о прутья клетки. Растормошит мысли, стравит сомнения с решительностью и разбудит ненужную тягу к доверию. Вольному доверять нельзя. Никому нельзя, но ему особенно.

Ту ужасную ночь он провел со мной: успокаивал, убаюкивал, утешал — возился со мной, как с невинным ребенком. И мне удалось заметить, а позже вспомнить невероятное — стыд Вольного. Нет, Аня. Это ты сама напридумывала себе чудес, чтобы верить в них. Потому что в такое приятно верить, отвлекаясь от болячек. Но…

А были ли слезы?

Нет. Наверняка Вольные не плачут. С чего бы это? Даже при гибели всей Красной Осоки, где в руинах осталось лишь воспоминание о его родителях, он не растерялся. Был эмоционально непоколебимым, твердым, решительным. И в ту безумную ночь мне просто показалось. Отвернувшись, словно прячась от моего взгляда, Вольный тер глаза вовсе не из-за выступивших слез, а от банальной усталости.

А если слезы все же были?.. Жалел незнакомых Тиналь и Фираэн? Не поверю. А больше жалеть было некого.

Я вздрогнула от громкого чириканья. Маленькая белая птичка уселась прямо на балкон и разбудила задремавшего Кешу. Его воркование не раздражало. Наоборот, в моем заточении он был единственным, к кому я мысленно обращалась, чтобы в долгом одиночестве окончательно не раздвоить свою личность. Новая клетка была с позолоченными прутьями, и совершенно мне не нравилась. Зачем настолько большая, если Кеша все равно летать в ней не может? И с комода снять пришлось. А когда перетаскивала поближе к столу, все боялась, что уроню. Птица чирикнула еще раз, покрутила головой и упорхнула. Кеша важно нахохлился, еще немного поворковал и снова с удобством разместился на жердочке, опуская веки.

Я переплела пальцы, облокачиваясь на стол и разглядывая одинаковые письма, но с разными именами: Нелтор, Рувен, Линсира, Эриэль. Если бы не знала, что они разной расы, представляла бы себе людей. Отвернулась к балкону; взор упал на тяжелые бутоны голубой лилии, поставленной в расписную напольную вазу. Последняя мысль юркнула прочь, испугавшись громкого звука, и упорхнула вместе с птицей. О чем же я думала? Снова посмотрела на письма. Что-то меня в них настораживает. Давно настораживает. И даже не подозрение в осведомленности мудрецов…

— Почтенная, — тихо позвала Дариэль с коридора, разбивая начало новой череды мыслей. — Я могу войти?