На такие письма откликалась немедленно, старалась поднять в нем дух сопротивления обстоятельствам, призывала мужаться.

К осени сорок второго мои отношения с директором издательства настолько испортились, что я горько шутила:

― Чтобы расстаться со мной, Савостьянов способен добиться у президиума ВЦСПС решения о создании в Свердловске филиала издательства, а меня сделать его директором. Вот увидите, Николаева его с восторгом поддержит, и проект пройдет[68].

Я не ошибалась: такой проект на самом деле возникал.

А между тем работы в Совете пропаганды навалилось столько, что совмещать ее с издательской деятельностью стало сложно. Данилевский предложил мне возглавить Совет. Решение для меня было непростым ― но как будто рука судьбы толкнула меня в бок: пиши заявление. И я написала.

Как же я теперь благодарна всем этим обстоятельствам ― отъезду Мусатова в Ташкент, зловредности Савостьянова, даже гнусной клевете Шапиро! Выпади из этой цепи хоть одно звено, и жизнь моя двинулась бы совсем по другому маршруту

10 октября 1942 года я ушла из «Профиздата». Своим помощником в Совете пропаганды оформила Соню Сухотину.

А через две или три недели в Свердловске состоялась юбилейная сессия, посвященная двадцатипятилетию Октябрьской революции. Наш Совет пропаганды воспользовался этим съездом крупнейших ученых и провел свое заседание ― председателем избрали академика С. В. Вавилова, его заместителями академика В. Н.Образцова и профессора В.В. Данилевского; меня утвердили ученым секретарем. Без лишних слов, деловито, ученые внесли свои предложения и без особых прений все утвердили. Я ― уже в новой ипостаси ученого секретаря ― сделала на заседании доклад о проделанной работе и о планах на ближайшее будущее. Меня и мою помощницу Соню Сухотину многие знали, приветливо здоровались и прощались. Во время выступления я обратила внимание на мрачного человека ― он сидел в президиуме, что-то рисовал на листочке и почти не поднимал глаз.

Соня узнала, что это «заведующий отделом науки ЦК», Сергей Георгиевич Суворов. Ко мне он не счел нужным подойти, и мы так и не познакомились.

На том же заседании академик Митин предложил включиться в его «бригаду» ― он ехал в Казахстан для проведения республиканского партийно-хозяйственного актива. Это поручение он выполнял как член ЦК партии. Митин соблазнил меня тем, что по окончании актива в Алма-Ате мы тут же полетим в Москву. А кто не мечтал о возвращении!

В. Н.Образцов понял меня и не возражал против того, чтобы отпустить меня, а В. В. Данилевский возмутился «моей изменой» Совету пропаганды. Наконец его согласие было получено с условием, что я буду и дальше работать ученым секретарем, и мне поручалось создать в Москве организацию такого же типа.

Еще днем мы осмотрели специально выделенный для нас вагон, загрузили его изрядным количеством хороших продуктов, отпущенных «бригаде ЦК», а вечером с удобством в нем расположились ― у меня было отдельное купе.

Утром, стоя в коридоре у окна, спросила академика:

― Почему вы назвали свою последнюю книжку, посвященную товарищу Сталину, «Корифей науки»? Разве ему принадлежат какие-то научные открытия?

Митин посмотрел на меня с изумлением, и притом неподдельным:

― А он корифей в области общественных наук.

― Да? А я до сих пор думала, что он развивает ленинские положения! Перечитаю вашу книжку еще раз!

Больше к этому разговору мы не возвращались.

На больших станциях вагон отцепляли; профессора Козлов и Лапин читали лекции, я занималась «хозяйством бригады» ― заказывала обеды на станциях, где еще сохранилось некое подобие ресторанов, или готовила в вагоне холодные закуски и добывала чай.

Так доехали до Акмолинска (теперь Целиноград). Сошли с поезда поразмяться и попали в шумную радостную толпу пассажиров и работников станции ― только что Совинформбюро сообщило об окружении нашими войсками армии Паулюса под Сталинградом.

Возникла необходимость в перестройке тезисов лекций, и в особенности доклада академика Митина на партийнохозяйственном активе. Академик решил было вернуться в Свердловск, но желание повидать семью, жившую в санатории «Боровое», пересилило. Тем более что уже договорились о машине.

Степь сверкала под лучами солнца. Санаторий стоял в лесочке и состоял из нескольких домов.

На открытой террасе два старика, по-домашнему одетые в какие-то плюшевые куртки, играли в шахматы. Академик поздоровался с ними и представил меня.

― Крылов, ― приподнимаясь со стула, сказал невысокий худощавый человек с небольшой седенькой бородкой и яркими голубыми глазами ― и крепко пожал мне руку. То же сделал и другой, назвавшийся Вернадским, более солидный с виду, но тоже седой как лунь. Он улыбался, глядя на нас, и глаза его были удивительно молодыми. Извинившись, они снова уселись за прерванную партию, а я в тот момент не сообразила, что жала руки одним из самых знаменитых наших ученых...

В Караганде «бригаду ЦК» встречал секретарь обкома партии Л. Н. Мельников (впоследствии он был секретарем ЦК Украины). Академик Митин провел партийно-хозяйственный городской актив, лекторы прочитали несколько лекций на шахтах и в городе.

К счастью, Митин, поняв, что у него недостаточно материалов для проведения республиканского партактива, принял решение в Алма-Ату не лететь. Мельников решение поддержал ― доклад Митина на партактиве в Караганде ему не понравился.

На прощанье Мельников познакомил нас с местным акыном. Тот, исполнив что-то длинное и заунывное, сразу стал жаловаться Митину, что Джамбулу почести воздают, а про него забывают. Московский гость обещал похлопотать, акын успокоился и позвал жену. Та принесла огромный грязный бурдюк с кумысом. Мы от угощения отказывались, но акын так обиделся, что, преодолевая брезгливость, пришлось кумыс пить: мне он не понравился, а мужчины хвалили.

Было решено возвращаться в Москву через Свердловск, чему несказанно обрадовалась: на Урале уже воцарилась суровая зима, а я так и не успела съездить к детям в Кунгур, чтобы отвезти теплую одежду и валенки, которые сумела приобрести для них летом в Магнитогорске. Непрактичная Сонечка половину своего гардероба раздарила другим детям, и дело с одеждой было неотложным. Так что победа под Сталинградом помогла и моим детям ― я вернулась в Свердловск и успела перед отъездом в Москву их навестить.