— Слыхала я эти сплетни в Киндерхуке, но и внимания не обратила. Ведь я знала матушку Ван Бюрена. Совсем простая женщина. И намного старше полковника.

— А вы знали первую жену полковника?

— О да. Часто видела на рынке. Всегда с двумя неграми в ливреях. Элегантная дама.

— Тоже из простых и намного старше полковника?

— Да, кажется. — Мадам Таунсенд задумчиво посмотрела на меня. — Понимаю.

Уж если мадам Таунсенд в чем и разбирается (кроме разных ликов господа бога), так это в интимных странностях мужчин.

— А кто может знать правду?

— Это важно?

— По-моему, да. Я не для публикации спрашиваю. Просто надо разгадать тайну близости этих двоих.

Мадам Таунсенд кивнула.

— Аарон Колумб Бэрр как-то мне рассказывал, что ездил по Гудзону с мистером Ван Бюреном и полковником. Говорил, что мистер Ван Бюрен — наиприятнейший человек.

Я спросил ее, где найти молодого ювелира. Она сказала. Я чуть не позабыл про Элен, так мне захотелось поскорей заработать себе свободу. Но не мог же я огорчить мадам Таунсенд, не говоря уж о собственном удовольствии.

У Элен было плохое настроение, и оно еще больше ухудшилось, когда я предложил ей покинуть Томас-стрит.

— Но куда же я денусь? Отправлюсь на Файв-пойнтс?

— Я найду тебе комнату.

— А что, интересно, я буду целый день делать в твоей комнате? — Она вдруг рассвирепела; лицо побледнело, глаза горели, как в лихорадке.

— Что хочешь. Работай. Зарабатывай деньги.

— Чем? — Она указала на умывальник и кувшин с холодной водой.

— Чем угодно. — Она упрямилась, а я все больше волновался. — Я думал, ты хочешь работать, шить платья.

— А ты что будешь делать?

— Тебя навещать.

— Ты сейчас тоже меня навещаешь, и это дешевле обходится, чем каждую неделю платить за комнату и еду, уж я-то знаю.

Она подумает, так мы решили. Я с ума сошел, сам знаю, но я никогда еще не был так свободен, так богат!

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Аарон Колумб Бэрр так же высок, как полковник мал, но такой же темноволосый; он необычайно красив. И хотя не очень похож на полковника, у него те же утонченные манеры; сильный французский акцент еще более их подчеркивает.

Пока мы говорим в маленькой тесной мастерской, он чеканит лист серебра на деревянной форме. Молоточек мелькает с такой быстротой, что рябит в глазах, словно бьются крылышки колибри.

Я представился как друг мадам Таунсенд. Густые темные брови взметнулись вверх. Сверкнули в улыбке белые зубы.

— Значит, у нас с вами есть кое-что общее.

Я вдосталь поломал голову, за кого бы себя выдать, ибо не мог назваться ни журналистом, ни политиком, не портя игры, и я не мог признаться, что знаю полковника Бэрра, тут бы я вдвойне себя разоблачил. Ну, а раз я клиент мадам Таунсенд — значит, мы просто принадлежим к одному клубу и у нас общая тайна, которая стала еще приятней, когда меня осенило вдохновение.

— Я через месяц женюсь, мистер Бэрр, на девушке из Коннектикута. — Полуправда всегда звучит правдивее правды. Я сказал, что хотел бы узнать цены на серебро — старое и новое: мой будущий тесть щедр.

Французский Бэрр был сама услужливость; полчаса показывал мне свою мастерскую, а следующие полчаса расспрашивал о мадам Таунсенд, интересовался, знал ли я Кору. Бывал ли я с Маргаритой? Оправилась ли темнокожая из Санто-Доминго от загадочной ножевой раны?

Я пригласил его в бар неподалеку. Он крикнул что-то своей жене в верхних комнатах. Затем запер мастерскую, мы пересекли оживленную Бауэри и вошли в маленькое французское кафе с вывеской у входа, на которой было написано «Маркиз де Лафайет».

Французы за круглыми мраморными столиками играли в шахматы и домино и вспоминали родной дом — где-нибудь на острове в Вест-Индии. Экзотическая публика. Увижу ли я когда-нибудь Францию?

Хозяин обнял Колумба и проводил нас к угловому столику, где нам подали хлеб и сыр и простое красное вино — все это заказал Колумб (как я называл его по его просьбе), притом на беглом французском. Я деликатно намекнул, что он, очевидно, француз, несмотря на свое английское имя.

— Это имя отца. Видите ли, он американец. Адвокат. Очень старый. Очень известный. Моя мать — француженка. Они поженились в Париже. Она любит Париж. Он любит Нью-Йорк. Когда я совсем маленький, я в Париже. Когда больше, еду в Нью-Йорк.

— Бэрр? Я, кажется, слышал. — Я нахмурился.

Но от Колумба было мало проку.

— Он старый, старый человек. Моя мать очень молода, когда они женятся.

Колумбу хотелось поговорить о девицах; так мы и сделали, и я все подливал ему красного вина, а он все пил. От девиц и мадам Таунсенд мы, естественно, перешли к религии (он набожный католик; я делаю вид, что поражен такой невидалью); от религии — почти естественно — разговор перешел на политику.

Да, он знаком с мистером Ван Бюреном.

— Я знаком с ним на корабле, идущем в Олбани, — о, когда я здесь впервые — может быть, десять лет назад. — На самом деле это было шесть лет назад. Я вычислил, что это было в мае или в июне 1828 года. Колумб сопровождал полковника Бэрра и сенатора Ван Бюрена из Нью-Йорка в Олбани, где — мне следовало бы это знать — Ван Бюрен выступал помощником Бэрра в суде по пересмотру дела Вэрик против Джексона. (Мистер Крафт обещал мне найти протоколы. Он припоминает, что гонорар был приличный и что полковник Бэрр помог тогда сенатору Ван Бюрену.)

— Это моя первая поездка на речном судне. Полковник Бэрр берет меня с собой потому, что он хочет, чтобы я ходил в школу в Олбани, но я не нравится школа и возвращается обратно. Очень быстро. Мистер Ван Бюрен пытается говорить мне, как образование важно. «О, — говорит он, — что бы я отдал, чтобы иметь образование!» А полковник Бэрр смеется, и соглашается с ним, и говорит, если бы мистер Ван Бюрен был образованный человек, он был бы гораздо больше, чем просто сенатор от Нью-Йорка, что есть глупая вещь, говорит он. Он смеется много, полковник Бэрр.

Я старался держаться непринужденно. Не нажимать. Не сбивать Колумба.

— Мне казалось, мистер Ван Бюрен был в тысяча восемьсот двадцать восьмом году губернатором, а не сенатором.

Колумб отрицательно покачал головой. Отрезал себе толстый ломоть хлеба и съел с маринованным луком. Я почти ощутил оскомину и сморщился, а он беззаботно уплетал за обе щеки.

— Мистер Ван Бюрен скоро потом губернатор, потому что на корабле они говорят об этом.