тебя, наказываю ли я тебя, и ты не получаешь удовольствия, или я действительно приношу тебе удовольствие. — Он покачивает бедрами и ударяет в точку внутри меня, от чего мое зрение на короткую секунду белеет. — Скажи, что ты моя, детка.

Я поджимаю губы, но борьба во мне давно утихла. Я все еще бормочу.

— Я никогда не буду твоей.

— Ужасная, блядь, ошибка. — Его ритм становится ужасным, и он интенсивным, настолько интенсивным, что я плачу.

Так сильно, что мне хочется умереть и испытать оргазм одновременно.

Но он заставляет меня кончать снова и снова, требуя, чтобы я произносила слова.

Я не хочу.

Он может убить меня, а я, блядь, не буду ничего говорить.

Это последняя часть меня самой, и я категорически отказываюсь отдавать её.

Он сказал, что не будет мне врать. Я буду.

Пока он наконец не отпустит меня.

Глава 27

Глиндон

Никогда не думала, что жизнь может быть такой суматошной, абсолютно чужой и прямо-таки... сюрреалистичной.

Прошла неделя с тех пор, как Киллиан трахнул меня о стойку в ванной — или, скорее, наказал меня.

Он наказывает меня с тех пор.

Да, он позволяет мне кончать, даже доходит до того, что заставляет меня умолять об оргазме, и хотя он получает удовольствие от того, что удовлетворяет меня, ему также нравится доказывать свое господство и то, что все карты в его руках.

Он поднимает меня и бросает вниз, его пальцы на моем горле, а его член сеет хаос внутри меня. Он кусает, шлепает и оставляет всевозможные засосы и синяки, особенно там, где все видят.

Он делает своей миссией прикосаться ко мне на людях, будь то его рука на моей талии или плече, или моя рука, зажатая в его руке. Все, что даст миру понять, что я принадлежу ему.

Что никто не смеет — Смотреть на то, что принадлежит ему, – как он так красноречиво сказал мне.

Однако, в отличие от того, что я предсказывала, он не пытался заставить моих друзей принять его. Вместо этого он использовал манипулятивный подход, подобный тому, как он склонил Брэна на свою сторону.

Он ворвался в наш круг, не спрашивая разрешения, и сидит с нами за обедом — который он готовит для меня каждый день. Он потакает интересам каждого и заставил их постепенно вылезти из своей скорлупы и принять его.

Он ни разу не применял насилие и не угрожал им — очевидно, это только для меня.

Что касается их реакции, то она разная. Ава за то, чтобы я переспала с ним, Сесили все еще не доверяет ему, Анника, похоже, жалеет меня больше всего на свете, Реми узнала об этом последний и стала очаровательно драматизировать, а Крейтону просто все равно.

Когда я сказала Киллиану, что Реми самый смешный на свете, он не выглядел забавным.

Если раньше Киллиан казался мне властным, то теперь я поняла, что он просто диктатор. Он не только хочет, чтобы все его приказы выполнялись, но и не терпит возражений.

Чем больше я говорю «нет», тем более безжалостным он становится. Чем сильнее я сопротивляюсь, тем суровее мое «наказание». И это может произойти в любое время и в любом месте. Будь то в его машине, которую он починил в рекордные сроки, в его комнате, в моей комнате — после того, как он пробирается туда с балкона, или на озере светлячков, которое стало местом наших встреч.

В итоге, я все глубже увязаю в паутине, которую он создал для меня, и не знаю, как выбраться.

Да и нужен ли мне вообще выход?

Киллиан не совсем дьявол и на самом деле может быть милым. Он готовит мне еду и следит за тем, чтобы я ела и пила воду — он говорил как доктор, когда приказывал это.

На днях я застал его за просмотром фильма «Начало», и он сказал, что хочет посмотреть его снова, и представил, как я смотрю его в первый раз. Ему совершенно не понравилось, когда я сказала, что Леонардо Ди Каприо — мой кумир.

В любом случае, он проявляет интерес к моим интересам, подписался на тонну художественных журналов и купил мне палитру премиум-класса, просто потому что ему так захотелось.

Потом он сказал мне нарисовать, как он трахает меня ею, ублюдок.

Как будто этого недостаточно, он всегда заставляет меня говорить о моем искусстве, моих друзьях и моей семье. Он даже предпочитает делать это, когда я ослабляю бдительность, после секса, потому что знает, что тогда я становлюсь более открытой.

Медленно, но верно он проникает мне под кожу до такой степени, что я не знаю, хорошо это или плохо.

Эта неделя была наполнена чувством... свободы. Да, это пугающий тип — тип, когда меня нужно стать беспомощной, чтобы я смогла прийти, но это все равно свобода.

Впервые я почувствовала, что могу отпустить себя и не думать об этом, не испытывать приступы паники по этому поводу, не смотреть на себя в зеркало и не испытывать отвращения.

Последняя часть в значительной степени связана с тем, что Киллиан часто трахает меня перед зеркалом и заставляет меня видеть свое полное удовольствия лицо. Он также заставляет меня называть его имя. Снова и снова, пока это не превращается в хриплое пение.

Но он все еще не может заставить меня признать, что я его, что каждый раз приводит его в ярость, и тогда он показывает мне, как сильно это его злит.

Но к черту его.

Я сохраню эту последнюю частичку себя, даже если умру. Возможно, это бесполезная гордость, но я знаю, я просто знаю, что если я откажусь от этой части, я должна быть полностью готова принять то, что он полностью контролирует меня.

Что однажды я проснусь и не узнаю себя, потому что меня превратят в его маленькую игрушку.

А это просто не я.

Так что моя борьба — это не бесполезное проявление моего эго. Это мой единственный способ выживания.

Идя в класс, я проверяю сообщения, которые получила сегодня утром.

Гарет: Фото, которые я отправил в прошлый раз, были единственными, что у нас есть о Девлине. Последним, кто видел его живым, кроме тебя, был человек в красной маске, и я уверен, что ты знаешь, кто это.

Мои пальцы дрожат, пока я читаю и перечитываю текст.

За последние несколько дней Гарет выполнил свою часть