Она увидела глаза врача, ласковые, сочувствующие глаза над хирургической маской. Она потянулась к его руке, но не почувствовала ее.

– Пожалуйста… Я не могу… Я хочу этого ребенка. Когда она проснулась, то лежала в кровати. Солнечный свет проникал в палату сквозь жалюзи. Рядом на стуле сидела Треверс.

– Все в порядке, – сказала Треверс, беря ее за руку. – Вы их вовремя остановили.

– Вы родили ребенка? – прошептала Джулия.

– Это был ребенок Виктора, зачатый в любви, редкой и бесценной. И когда меня катили по тому коридору, я поняла: что было правильно для Глории, не правильно для меня. И я не знаю, сделала бы я правильный выбор, если бы тогда не прошла все это с ней.

– Как вы смогли незаметно выносить ребенка?

– Приняв решение довести эту беременность до логического конца, я все спланировала. Я вернулась в Штаты, но в Нью-Йорк. Я сумела заинтересовать продюсеров в театральном проекте с моим участием. Для подбора пьесы, режиссера, актеров нужно время, то есть именно то, что мне было тогда необходимо. На седьмом месяце, когда скрывать мое состояние становилось все труднее, я отправилась в Швейцарию, на виллу, которую купила через своих адвокатов, и жила там с Треверс под именем мадам Константин. Практически я исчезла всего на три месяца. Виктор сходил с ума, пытаясь разыскать меня, но я жила очень тихо. В конце восьмого месяца я легла в частную лечебницу уже под именем Эллен ван Дайк. Врачи волновались. В те дни женщины редко рожали первого ребенка в таком возрасте.

И в одиночестве, подумала Джулия.

– Беременность была тяжелой?

– Утомительной, – ответила Ева, улыбаясь. – И тяжелой, потому что я хотела видеть Виктора и не могла. Были осложнения. Только несколько лет спустя я выяснила, что это будет мой единственный ребенок. За две недели до положенного срока у меня начались схватки. Я рожала относительно недолго для первого ребенка. Всего десять часов. Они показались мне десятью днями.

– Я знаю. Я рожала Брэндона тринадцать часов, и они казались мне всей моей жизнью. – Их взгляды встретились над мерцающими свечами. – А ребенок?

– Ребенок был маленьким, меньше шести фунтов. Красивое, самое прекрасное существо на свете. Розовенькая и совершенная, с большими чудными глазами. Мне дали ее подержать. Эту жизнь, что выросла во мне. Она спала, и я смотрела, как она спит. Никогда мне так не хватало Виктора, как в тот час моей жизни.

– Я понимаю. – Джулия сжала пальцы Евы обеими руками. – Я не любила Линкольна к тому времени, как родился Брэндон, но хотела, чтобы он был со мной. Отчаянно нуждалась в том, чтобы он оказался рядом. Как ни поддерживали меня родители, это совсем другое. Я рада, что у вас была Треверс.

– Без нее я бы пропала.

– Вы можете рассказать мне, что стало с ребенком? Ева опустила глаза на их сплетенные пальцы.

– Я оставалась в Швейцарии три недели, а потом вернулась в Нью-Йорк, начала репетировать. Я оставила ребенка в лечебнице, потому что считала, что лучше сразу обрубить все связи. Лучше для меня. У моих адвокатов было несколько заявлений от возможных приемных родителей, и я сама просматривала их. Джулия, я любила то дитя. Я хотела для девочки самого лучшего.

– Конечно, любили. Я могу представить, как вы страдали, отдавая ее.

– Это было похоже на смерть. Но я знала, что она никогда не будет моей, и хотела дать ей наилучший старт. Я сама выбрала родителей, и все эти годы, несмотря на неодобрение моих адвокатов, я заставляла их посылать мне отчеты о ее успехах.

– О Ева, но так вы лишь усугубляли свою боль.

– Нет-нет. Я утверждалась в том, что поступила правильно. Она была всем, на что я только могла надеяться. Умная и красивая, сильная, любящая. Она была слишком юна, когда прошла через то же испытание. – Ева перевернула ладонь и обхватила пальцы Джулии. – Но она не согнулась. Я не имела права возвращать ее в свою жизнь. Но так же, как и тогда, когда я отдавала ее, у меня не было другого выбора.

Джулия затаила дыхание, но не столько от слов Евы, сколько от ее взгляда, от ее жаждущих и полных страха глаз, прозрачных, как стекло. Она попыталась выдернуть руку, но Ева держала крепко.

– Ева, мне больно.

– Я не хотела это делать, но я должна.

– Что вы пытаетесь мне сказать?

– Что никто не имеет большего права услышать эту историю, чем ты. – Ее глаза были такими же неумолимыми, как ее рука. – Ты – мой ребенок, Джулия. Мой единственный ребенок.

– Я вам не верю. – Джулия наконец освободилась и вскочила, отбросив стул. – Как это отвратительно!

– Ты мне веришь.

– Нет, не верю. – Джулия попятилась, вцепившись в волосы обеими руками. Ей приходилось бороться за каждый глоток воздуха, проталкивая его сквозь сжавшееся от гнева горло. – Как вы можете? Как вы можете использовать меня таким образом? Вы узнали, что меня удочерили. Вы все это выдумали. Все это выдумали, чтобы манипулировать мной.

– Ты знаешь. – Ева медленно поднялась, вцепилась в край стола, чтобы не упасть. – Ты знаешь, что это правда. – Их взгляды схлестнулись. – Потому что ты это чувствуешь, ты это видишь. Если тебе нужны доказательства, они у меня есть. Справки из лечебницы, документы об удочерении, письма адвокатов. Но ты уже знаешь правду, Джулия… – Ева протянула к ней руки.

– Не трогайте меня! – взвизгнула Джулия и закрыла руками рот, испугавшись, что так и будет визжать дальше.

– Дорогая, пожалуйста, пойми. Я не хотела причинить тебе боль.

– Тогда зачем? Зачем вы это сделали? – Чувства, безобразные чувства громоздились в ней, угрожая взорваться. Эта женщина… эта женщина, которая всего несколько месяцев назад была лишь лицом на экране, именем в журнале… ее мать? Джулия хотела крикнуть, что это невозможно, но смотрела на Еву, замершую в лунном свете, и знала правду. – Вы заманили меня сюда, вовлекли в свою жизнь, играли в свои игры со мной, со всеми…

– Я нуждалась в тебе.

– Вы нуждались?! – Два слова резанули Еву, как скальпель. – Вы? Да будьте вы прокляты! – Ослепнув от ярости, Джулия отпихнула стол. Он перевернулся, осыпая веранду осколками хрусталя и фарфора. – Будьте вы прокляты! Вы ждали, что я брошусь в ваши объятия? Вы ожидали бурного всплеска любви? – Джулия смахнула слезы с лица. Ева не проронила ни слова. – Не дождетесь. Я презираю вас. Я ненавижу вас за то, что вы мне это сказали, за все ненавижу. Клянусь, я могла бы вас убить. Убирайтесь отсюда! – заорала она на Нину и Треверс, выбежавших из дома. – Убирайтесь к черту. Это вас не касается.

– Идите в дом, – тихо велела Ева, не глядя на них. – Пожалуйста, уходите. Это касается только Джулии и меня.

– Между вами и мной ничего нет, – выдавала Джулия. – Ничего.

– Джулия, я прошу лишь один шанс.

– Он у вас был. Я должна поблагодарить вас за то, что вы не сделали аборт? Хорошо, большое спасибо. Но моя благодарность заканчивается в тот момент, когда вы подписали бумаги и отказались от меня. И почему? Потому что я мешала вашему образу жизни. Потому что я была ошибкой. Только это у нас общее, Ева. Обоюдная ошибка. – Джулия задыхалась от слез, с трудом выталкивала слова. – У меня была мать, которая меня любила. Вы никогда не сможете заменить ее. И я никогда не прощу вас. Вы сказали то, что я не хотела и не должна была знать.