Ее руки казались слишком тонкими и хрупкими, к глазам подкрались морщинки. Безжалостная старость словно накрыла ее лицо прозрачной маской.

Ева подняла глаза, увидела все, что хотела увидеть, и отвела взгляд.

– Как она?

– Сейчас спит.

Пол опустился в кресло. Не в первый раз он приходил сюда ночью поговорить. Ева любила менять обстановку, но многое оставалось прежним, как запахи, которые он полюбил в детстве: ароматы духов и цветов, очень женские ароматы, говорившие о том, что мужчины здесь только гости.

– Как ты?

От озабоченности, прозвучавшей в его голосе, слезы чуть не хлынули снова, но Ева напомнила себе, что покончила со слезами.

– Злюсь на себя за то, что все испортила. Я рада, что ты был рядом с ней.

– Я тоже.

Пол больше ничего не сказал, зная, что Еву не надо подгонять. И она заговорила сама, потому что ему она могла довериться так, как лишь очень немногим.

– Я носила это в себе почти тридцать лет, как носила Джулию почти девять месяцев. – Ее пальцы тихо барабанили по подлокотнику, но даже этот тихий звук раздражал ее, и она опустила руку. – Тайно, с такой болью и отчаянием, каких не может понять ни один мужчина. Я всегда думала, что, когда стану старше – проклятье, когда состарюсь, – эти воспоминания исчезнут. Я забуду, как изменялось мое тело, забуду, как она шевелилась во мне, как я выталкивала ее в мир. Не забыла. – Ева закрыла глаза. – Господи, ничто не изгладилось из памяти.

Ева вынула сигарету из сигаретницы, покрутила ее, прежде чем закурить.

– Я признаю, что жила ярко и счастливо без нее. Я не могу сказать, что каждый день своей жизни скорбела о ребенке, которого держала на руках всего один час. Я никогда не сожалела о том, что сделала, но я никогда не забывала.

Ее голос, ее пылающие глаза… она словно ждала обвинений. Пол лишь коснулся ее щеки.

– Почему ты позвала ее, Ева? Почему ты рассказала ей?

Ее хрупкое самообладание чуть не рассыпалось на мелкие осколки. Она вцепилась в руку Пола. Затем отпустила и продолжила:

– Я пригласила ее сюда, потому что в моей жизни были оборванные нити, которые я хотела связать. Мне казалось, что было бы очень символично – а может, мною двигало тщеславие, – если бы это сделала моя дочь. – Ее глаза засверкали на бледном, окутанном сигаретным дымом лице. – И я должна была увидеть ее. Коснуться ее. Посмотреть своими глазами, какой женщиной она стала. И мальчик, мой внук. Я хотела узнать его. Я совершила много грехов, но, если попаду в ад только за этот, я согласна. Он того стоит.

– Ты говорила ей все это?

Рассмеявшись, Ева раздавила в пепельнице недокуренную сигарету.

– Не успела. Я немного успела сказать до того, как она набросилась на меня, за что я не могу ее винить. Я отказалась от нее и не имела права пытаться ее вернуть.

Ева встала, подошла к окну. Ее отражение проступило в черном стекле, как призрак.

– Но поверь мне, Пол, чем больше я с ней общалась, тем больше любила. Я видела в ней себя, видела Виктора. Ни к одному человеческому существу, за исключением мужчин, я не чувствовала такой тяги, и ни к кому – такой полной и бескорыстной любви. Ни к кому, кроме тебя. – Ева обернулась, посмотрела на него блестящими от слез глазами. – Она была ребенком, которого я не могла иметь. Моим ребенком был ты.

– А ты была моей матерью, Ева. У Джулии была своя мать. Ей нужно время.

– Я знаю. Я знаю.

– Ева, почему ты не сказала Виктору? Она снова отвернулась, прижалась лбом к оконному стеклу.

– Я думала об этом тогда и сотни раз после. Может, он и оставил бы жену. Может, он пришел бы ко мне свободным. И как бы сильно он ни любил ребенка, я всегда задавала бы себе вопрос: простил ли он меня? Я бы никогда не простила себя, если бы получила его на таких условиях.

– Ты признаешься ему сейчас? Ева обернулась.

– Думаю, это должна решить Джулия. Она знает, что ты здесь?

– Нет.

– Ты ей скажешь?

– Да.

– Ты любишь ее.

Хотя это не был вопрос, он ответил:

– Я никогда не думал, что смогу полюбить так сильно. Она и Брэндон нужны мне, чего бы это ни стоило. Ева удовлетворенно кивнула.

– Я дам тебе один совет. Не позволяй ничему и никому встать между вами. Даже мне. – Она протянула к нему руки, зная, что он подойдет и обнимет ее. – Я должна кое-что подготовить к завтрашнему дню, а ты позаботься о ней.

– Обязательно, хочет она того или нет.

– Тогда иди к ней. Со мной все будет хорошо. – Ева подняла лицо для поцелуя. – Я всегда буду благодарна судьбе за тебя.

– А я за тебя. Не волнуйся о Джулии.

– Не буду. Спокойной ночи. Пол. Он еще раз поцеловал ее.

– Спокойной ночи, красотка.

Как только Пол вышел, Ева направилась к телефону, набрала номер.

– Гринберг, это Ева Бенедикт. – Она откинула голову и взяла сигарету. – Да, черт побери, я знаю, который час. Можете удвоить свой безумный гонорар. Вы мне нужны здесь через час.

Она бросила трубку, не выслушав его протестов, ухмыльнулась. Она чувствовала себя почти прежней Евой.

На следующий день Пол договорился о встрече с пилотом личного самолета Евы, Джеком Брэкерменом, получившим эту работу через него самого. Они познакомились более пяти лет назад, когда Пол собирал материал для романа, включавшего контрабанду, драки и убийства в воздухе, и Джек поразил его своими знаниями и мастерством. Полу хватило бы сведений на две книги, а Джек Брэкермен смог бросить грузовые перевозки и заняться пассажирскими. Его первым клиентом стала Ева.

Мужчины встретились в закусочной возле аэропорта, где еда была жирной, кофе – горячим, обслуживание – быстрым, а круглые столики из древесно-стружечных плит оклеены линолеумом, тщетно притворявшимся мрамором. Кто-то бросил монету в музыкальный автомат, и Хэнк Уильяме Младший застонал о женщине, которая его обманула.

– Чертова забегаловка! – Джек вытащил из металлического стаканчика бумажную салфетку и стал вытирать мокрые круги, оставленные предыдущими посетителями. – Но здесь самый лучший в штате черничный пирог. Хочешь попробовать?

– Конечно.

Джек сделал заказ единственным жестом. Он поднял два пальца. Через пару минут им принесли два толстых ломтя пирога и две кружки дымящегося черного кофе.

– Ты прав, – заметил Пол, прожевав первый кусок. – Отлично.

– Я хожу сюда много лет только ради пирога. – Джек подцепил на вилку здоровый кусок. – Ты пишешь новую книгу?

– Пишу, но поговорить хотел не об этом.

Джек кивнул и осторожно отпил обжигающий кофе.