— Ана, куда ты спрятала…

То, что Киприан замолк на середине фразы, могло означать одно из двух, мрачно подумала Элиза, нервно сплетая пальцы и крепче прижимая руки к животу. Либо он удивлен и обрадован, либо поражен и крайне разозлен тем, что она все еще здесь.

— Элиза… — Здравствуй, Киприан.

Воцарилось долгое, неприятное молчание. Элиза лихорадочно придумывала, что бы такое сказать.

— Давай я помогу тебе снять пальто.

Она шагнула к нему, но Киприан не пошевелился.

— Ты здесь, — пробормотал он скорее самому себе, чем ей.

— Да. Ксавье и Ана повезли Обри к родителям. А я осталась, — добавила она без всякой на то необходимости. Лицо Киприана было неподвижно; по нему ничего невозможно было прочесть, а его глаза — его прекрасные темно-синие глаза — походили на окна, закрытые ставнями, и не выдавали никаких чувств.

— Почему же ты… — Он откашлялся и начал снова: — Почему ты осталась?

Элиза отвернулась, ей вдруг стало невозможно выносить тяжесть его взгляда. Почему она осталась? Если она ответит честно, то ее душа будет обнажена перед ним, обнажена и совершенно беззащитна. Но она ведь знала, на что идет, когда решила остаться.

— Дело в том, что… — Элиза запнулась и прерывисто вздохнула, потом снова повернула к Киприа-ну лицо и взглянула ему прямо в глаза. — Дело в том, Киприан, что я… я люблю тебя. К чему притворяться?

Он словно окаменел, всего на долю секунды, но она заметила, и ей показалось, что ее наотмашь ударили по лицу. Сцепив руки за спиной, он качнулся на каблуках.

— Я думаю, тебя влечет ко мне, Элиза. Но это всего лишь физическое влечение. Это не любовь.

— Неправда! — взорвалась Элиза. — Это — любовь. Ты не видишь ее потому, что не имеешь никакого представления о любви. Ты так долго ненавидел, что не умеешь любить. Но я умею, так что не смей говорить мне, что я чувствую к тебе всего лишь физическое влечение!

После этой ее вспышки во взгляде Киприана появилось замешательство, словно он никак не мог — или не хотел — понять смысл ее слов. Больше, чем когда-либо, Элизе хотелось бежать от этого взгляда, от того прискорбного факта, что Киприан не ответил ей так, как она надеялась. Но она уже достаточно бегала, напомнила себе Элиза. Она начала этот поединок — она должна его закончить.

С мужеством, рожденным отчаянием — и самым сильным желанием, какое она когда-либо чувствовала, — Элиза разжала стиснутые руки, сделала медленный, глубокий вдох и заставила себя подойти к Киприану вплотную. Преодолевая его сопротивление, она потянула к себе из-за спины его левую руку.

Не говоря ни слова, Элиза начала снимать с руки Киприана перчатку, стягивая ее с каждого пальца по очереди, пока вся перчатка не скользнула ей в руки. Какое-то мгновение она держала ее, ощущая тепло руки Киприана, сохраненное тонко выделанной кожей. Потом положила перчатку на ближайшее кресло и подняла глаза на лицо неподвижно стоявшего перед ней мужчины.

За первой перчаткой последовала вторая, но глаза Элизы и Киприана больше не отрывались друг от друга, и с каждым движением, с каждым пальцем, освобожденным из кожаного плена, Элиза чувствовала, как падает еще один барьер между ними. Пусть для него это просто плотская страсть — для нее это была любовь. Никаким другим словом невозможно было Назвать это всепоглощающее чувство, это смешение желания, обожания и безумной жажды исцелить все его раны — прошлые, настоящие и будущие. Она хотела сделать его счастливым, потому что, как ни странно, это, по-видимому, было единственное, что могло сделать счастливой ее саму. Все это было так сложно и не поддавалось логическому объяснению, но Элиза твердо знала, что это — правда.

Вторая перчатка упала с руки Киприана, и Элиза, отложив ее в сторону, дрожащими пальцами коснулась пуговиц его пальто.

— Элиза… — Его рука легонько сжала ее запястье, словно намереваясь остановить, но рука Элизы упорно продолжала свое занятие даже в теплом кольце его пальцев.

Одна пуговица — вторая — третья. Его глаза становились все темнее и затягивали Элизу, как в омут. Опасное дело — соблазнять мужчину, подумала здравая частица ее сознания. Вдвойне опасное, когда в нем участвует нечто гораздо большее, чем просто тело. Элиза распахнула полы его отсыревшего шевиотового пальто, и обе ее руки легли на жилет, прижавшись ладонями к твердой груди, ощущая ее тепло сквозь ткань жилета и рубашки.

Киприан что-то тихо пробормотал, но слова перешли в стон, вырвавшийся, казалось, из самой глубины его души. Его рука поднялась к ее волосам. Он погладил их раз, потом другой и, нахмурившись, стал вытаскивать шпильки. Потом снял сеточку, удерживавшую прическу, и почти завороженно наблюдал, как тяжелый поток волос заструился по спине Элизы. Он снова провел рукой по ее волосам, легчайшим прикосновением, вниз до самой талии, и все это время Элиза смотрела ему в лицо, а ее дыхание, казалось, остановилось в груди где-то на полпути к горлу. На лице Киприана появилось страдальческое выражение. Перед ней был все тот же неистовый человек, который так пугал ее меньше месяца назад, но теперь он сам казался испуганным. Нет, не испуганным. Измученным. Его тянуло к ней, это было совершенно очевидно. Но его мучило огромное различие между ними. Если бы она могла заставить его забыть обо всем, что их разделяло, и помнить только о том, что их объединяло! Обо всем том, в чем они так подходили друг другу.

— Я люблю тебя, Киприан, — прошептала она снова, с удвоенным усердием принимаясь за пуговицы его жилета, и вскоре руки ее скользнули под расстегнутый жилет и обвили его талию. — Даже если ты не хочешь, чтобы я любила тебя, я ничего не могу с собой поделать.

Неожиданно руки Киприана обхватили Элизу, и он прижал ее к себе с такой силой, словно хотел вобрать внутрь себя и удержать навеки.

— Я хочу, — выдохнул он в ее волосы. Его губы стали покрывать поцелуями ее лоб, глаза, потом добрались до рта. — Хочу!

Элизе захотелось раствориться в этом поцелуе, утонуть, кануть в него навсегда и никогда больше не появляться на свет. Но, продолжая обнимать ее все крепче, Киприан тем не менее оторвался от ее губ и заглянул глубоко в глаза.

— Черт побери, Элиза! Ты так невинна. Ты просто не понимаешь, что делаешь.

— Ты хочешь, чтобы я любила тебя, — возразила Элиза с улыбкой. Тайный смысл его неохотного признания наполнил ее сердце радостью так, что оно готово было лопнуть. Он хотел, чтобы она любила его! — Ты хочешь, чтобы я любила тебя, Киприан, и я люблю тебя.

— Да, я всегда этого хотел. Какие же были шансы у такой неопытной девушки, как ты, устоять перед человеком, поставившим себе цель соблазнить ее?

— Как долго еще ты будешь путать плотское желание и любовь? — требовательно спросила Элиза, ни в малейшей степени не смущенная его упорным сопротивлением. Она чувствовала вкус любви в его поцелуях, и это был упоительный вкус сладчайшего из триумфов.