Двести двадцать третий потрясенно посмотрел на Торопова, на свою семью. Медленно подошел к убитой жене, опустился на колени.

– Лена… – тихо позвал он. – Лена…

Жена смотрела мертвыми глазами в его лицо.

– Как же так… – пробормотал Двести двадцать третий. – Как же…

Торопов подошел к нему и выстрелил в затылок.

Из строя летчиков послышались выкрики, японский офицер что-то коротко приказал, и солдаты подняли винтовки, передернули затворы. Пулемет на вышке повернулся к Особому отряду.

– Не нравится? – спросил Торопов, резко обернувшись к строю. – Кто-то считает, что Двести двадцать третий наказан слишком жестоко? Кто так считает?

Торопов поднял пистолет.

– Давайте, выходите из строя, – пригласил Торопов, задыхаясь от… от счастья? От наслаждения? От чего-то куда более сильного, чем все счастье, которое он испытал за свою жизнь.

Он сделал это! Сделал, и рука у него не дрогнула, не подкатилась к горлу тошнота. Он убил троих – и готов убить еще десять или двадцать. Он хотел, он очень хотел, чтобы кто-то сейчас в строю возмутился. Пусть вполголоса, шепотом…

Но люди в строю молчали. Они все поняли.

Он раньше говорил, что готов убивать ради сохранения своей жизни. Теперь убедился – может. Жаль, подумал разочарованно Торопов. Как жаль…

Потом, вечером, он сказал об этом Костенко и Сухареву.

Торопов пришел через два часа. Вошел в каюту без стука, поставил распечатанную бутылку водки на стол и сел на койку Сухарева, бесцеремонно его подвинув.

Судя по уровню жидкости в бутылке, Торопов успел по дороге сделать несколько глотков.

– У них на корыте настоящий дурдом, – сказал Торопов. – Готовят самолеты, заправляют, поднимают наверх. Этот их Футида очень волнуется, что ваши не справятся. Я ему говорю – не дрейфь. Сорок торпедоносцев на пять линкоров внешнего ряда – как тут промазать? Тут и целиться особо не нужно. Тоже мне – бином Ньютона. Даже я помню – дистанция двести метров, высота десять, угол атаки: семнадцать-двадцать градусов, скорость – сто шестьдесят узлов и наклонить нос на полтора градуса. Ну да, столько летчиков-торпедоносцев мы на Красном Флоте не нашли, но ведь предоставили людей опытных, на тренировках не мазали и в бою не промажут. Смею вас заверить – все получится в лучшем виде. Пикировщикам сложнее, но ведь им бомбить аэродромы. А там самолетики стоят плотными рядами – не промажешь. Ну а высотникам восьмисоткилограммовки бросать из строя пятерок по команде ведущего – много ума не нужно, в строю только удержаться и вовремя на кнопку нажать… Я ему сказал, а он так посмотрел… Хотя у них сейчас у самих проблем выше крыши. Им молодняк усмирять придется. Мальчишки уже и ленточки приготовили смертные, чтобы за микадо умереть… Идиоты, очень обижаются, что не их на смерть посылают… Уже, наверное, даже по чашечке саке принять успели, а тут…

Торопов потер ладони, взял со стола бутылку.

– Ну а нам никто не мешает принять по сто капель. Заслужили… Стаканы есть?

Сухарев глянул на Костенко, достал из шкафчика стакан и поставил его на стол.

– Не понял? – удивился Торопов. – Нет посуды? Ну так сбегай ко мне в каюту. Там была пара стаканов.

– Я перед полетом не пью, – тихо сказал Костенко.

– Что значит – перед полетом? – Торопов удивленно посмотрел на капитана. – Какой полет?

– На Перл-Харбор, – спокойно пояснил Костенко. – Нехорошо пьяным за штурвал, никогда не любил этого. А скоро – вылет.

Торопов перевел недоверчивый взгляд с капитана на Сухарева.

– Он что – уже принял? Без меня?

– Нет, товарищ капитан не пил, – сказал Сухарев. – Товарищ капитан готовится к полету…

– Нет, подождите… – Торопов посмотрел на бутылку в своей руке, поставил ее на стол и оглянулся, прикидывая, чем ее подпереть, чтобы не перевернулась.

Заметил шлемофон на кровати возле себя, хотел взять, но Сухарев успел первым – выхватил прямо из-под руки.

– А ты чего, лейтенант?

– Не трогайте мой шлемофон, товарищ Торопов. Я не люблю запаха водки.

– Ты… – Торопов прищурился. – Ты что, тоже собрался лететь?

– Командиру нужен стрелок, – сказал Сухарев.

– То есть никому стрелок не нужен, а командиру…

– А я не могу ни пилотом, ни штурманом, – пояснил Сухарев. – Только стрелком.

– Идиоты! – воскликнул Торопов. – Я же вам все ясно объяснил – вас эта операция не касается. Все! Мы отправим самолеты и свободны. Свободны! Мне обещал человек… Такой человек обещал! Мы не просто свободны. Мы совершенно свободны. Ни Сталина, ни Гитлера, ни демократов с коммунистами. Мы сможем путешествовать в любое время и в любое место. Бабы на выбор – наши. Все, что захотим, – наше. Вы не понимаете?

Сухарев аккуратно разгладил шлемофон на колене.

– У вас совсем мозги отказали… – сказал Торопов. – Черт с ними, с бабами и шмотками. Вы жить будете. Понимаете меня? Жить. Все эти летчики завтра к полудню подохнут. За Родину, за Сталина, за жен с детьми… А вы будете жить. И я буду жить. Вы думаете, мне так просто было договориться о вас? Чтобы не только меня отсюда выпустили, но чтобы и вас… Твари вы неблагодарные. Тупые недалекие твари!

Торопов вскочил с койки, попытался пройтись по каюте, но понял, что места для прогулок здесь нет. Снова сел.

– Почему вам так хочется подохнуть? Ну объясните мне! Объясните! Если есть возможность выжить – нужно жить. И радоваться жизни. Ведь никто и не заметит – подохли вы вместе со всеми или все еще дышите. – От злости Торопова начало колотить. – Героями хотите быть? Так вы уже стали героями. Вы Москву, считай, отстояли от супостата! И не дали самураям напасть на дальневосточные рубежи вашей Родины. Что вам еще нужно, уроды?

– Приказ номер двести семьдесят, – очень тихо сказал Костенко.

– Что? – Торопов демонстративно поднес руку к уху, словно прислушиваясь. – Ась? Для вас не существует этого приказа. Нет его, испарился. Он для тупого безвольного быдла. Для серой массы, которая унавозит своими трупами поля для конопли… А ведь мне показалось, что вы можете стать другими. Вы же вместе со мной гоняли этих летунов. Помнишь, лейтенант, как ты поймал двоих на том, что они собирались рвануть наутек во время дальнего перелета? Это ведь ты их вычислил и взял. И не ты ли их собственноручно вывел в расход?

Сухарев сглотнул слюну.

Он случайно узнал о том, что задумали пилот и штурман. Они просто решили во время полета на дальность в плохих метеоусловиях отстать от строя, скрыться в облаках и рвануть к Корее. Или, если повезет, к Китаю. А японский механик заметил, что они в самолете карту спрятали с нанесенным маршрутом. Сообщил своему офицеру, а тот рассказал Сухареву.