«Хорошая компания», – подумал Пряхин, на секунду пожалев, что, собираясь сюда, не надел летную форму, дабы не портить сложившийся в этом офисе пейзаж.

Пряхин мог бы тоже кое-что вспомнить из жизни медведей и рассказать секретарше, но у памяти был свой порядок, почему-то перед глазами встал день, когда он впервые в жизни пришел устраиваться на работу.

После окончания училища он прибыл в авиационный отряд и первым делом зашел в отдел кадров. Пожилая секретарша приняла документы и позвонила в общежитие, чтобы там разместили вновь прибывшего пилота. В общежитии хмурый и малоразговорчивый технарь, которых в авиации называют «слонами», кивнул на свободную кровать.

– Занимай, будет твоя. – И, помолчав, добавил: – На ней Кешка Сенотрусов спал, позавчера схоронили. Разбились в горах. Врюхались в облако и оказались на склоне. Никто не выжил.

«Ничего себе, оптимистическое начало!» – подумал Пряхин, рассматривая свернутый в рулон матрац. Постояв посреди комнаты, он придвинул к стене чемодан, развернул матрац. Сестра-хозяйка принесла постельное белье, и Григорий начал застилать кровать. «Где что-то кончается, там что-то и начинается», – успокаивая себя, подумал он.

А потом пошла работа, сегодня ночуешь здесь, завтра – в другом месте. Бывало, приходилось коротать ночь, завернувшись в чехлы на жестком металлическом полу в кабине вертолета. По работе была и зарплата – не обижали. Как иногда сами вертолетчики подшучивали, большой винт считает рубли, маленький – копейки; пошли срочные задания, посадки на буровые, полеты с геологами в тайгу.

В начале девяностых годов появились проблемы, о которых Пряхину не хотелось вспоминать. Распалась страна, а за нею начала разваливаться авиация. Авиакомпания, в которой он летал, была объявлена банкротом, летчики подались кто куда: одни сторожами в гаражи, другие, половчее и посообразительнее, с объемными пропиленовыми сумками, которые сами же называли «мечтой оккупанта», мотались челноками в Китай.

Пряхин улетел на Камчатку. Туда капитализм добрался не сразу, а с некоторым опозданием, и вертолетчики, из-за отсутствия дорог, были все еще востребованы. Он начал выполнять заявки, обслуживая зарубежных туристов и ВИП-персон. Однажды поступила заявка от богатого англичанина: тому захотелось иметь в своей коллекции медвежью голову. Медведя подняли в заболоченной низине, он, почуяв опасность, начал убегать от вертолета со скоростью курьерского поезда. Следуя за медведем, Пряхин засек скорость вертолета, стрелка на приборе показывала больше шестидесяти километров в час. Но куда убежишь от железной машины? К тому же медведь не стайер. Догнали, зависли над мишкой. Он заскочил в какую-то болотную лужу и совсем по-детски прикрыл голову лапами. Англичанин через открытую дверь кабины всадил заряд из карабина в спину и перебил мишке позвоночник. Тот присел на зад, уже не в силах сдвинутся с места. Даже сквозь шум работающего двигателя было слышно, как он ревет, жалуясь на боль, пытаясь лапой закрыть рану. Сквозь пробитую шкуру у него вывалился наружу спинной мозг. Следующим выстрелом англичанин добил зверя. Григорий приземлил вертолет рядом с лежащим мишкой, и охотники, из числа местных, быстро загрузили тушу в вертолет.

– I would love to hunt a moose! – блеснув ослепительно-белыми ровными зубами, с азартом крикнул англичанин, но, натолкнувшись на хмурый взгляд Пряхина, уже на ломаном русском пояснил:

– Мне обещали стрелять лося.

– Лосей здесь нет! – резко ответил Пряхин и, посчитав, что заявка выполнена, полетел на базу.

Сдав вертолет, он на другой день рассчитался с авиакомпанией и улетел домой. Убийство зверя, которого эвенки считают лесным человеком, стало для Пряхина навязчивым видением. Где-то в душе он считал, что ему обязательно воздастся за этого мишку, только не знал когда.

А вскоре он и вовсе забыл про камчатскую охоту. Жизнь дала резкий отворот, и он очутился за границей, но не в Китае, а в Непале. Там для работы в горах нужны были опытные вертолетчики. Отбор был жестким, требовались специалисты, имеющие все допуски: полеты днем, ночью, в сложных условиях, с подбором площадок, работа с подвеской в горной местности на высоте до шести тысяч метров. Все это у Пряхина было.

И вот он уже сидел в кабине вертолета, обслуживая горноспасателей, а также восходителей со всего земного шара, которые стремились покорить заснеженные гималайские вершины. По узким горным тропам шерпы переносили на своих плечах для альпинистов по тридцать килограммов груза. Буйволы – по шестьдесят. Пряхин на вертолете доставлял сразу четыре тонны.

В Непале работали вертолетчики из многих стран, но Григория за мастерство и умение находить нестандартные решения зарубежные альпинисты прозвали летающим медведем. Заказчиков на мякине не проведешь, кто может, тот делает свою работу. И Пряхин ее делал, аккуратно и филигранно, где надо – смело, а где и с особой осторожностью. Иногда приходилось сажать винтокрылую машину на такие горные террасы, где и буйволу, казалось бы, не развернуться. Во время полетов Григорию доводилось видеть гималайских медведей, но в Непале охота на них была строжайше запрещена. Он знал, что в России в девяносто восьмом году запрет на отстрел был снят вообще. В свое время Горбачев произнес вроде бы безобидную, на первый взгляд, фразу, мол, «я даю вам волю, что не запрещено, то разрешено». Для многих это стало сигналом: живем-то мы здесь и сейчас, а что будет завтра, об этом будем думать завтра. Было б денег вволю, хорошо б – еще поболе. Чего тут раздумывать, «однова живем».

За границей Пряхин проработал около года, позже, вспоминая то время, он признавался, что не раз его жизнь висела на волоске. Но судьба неизвестно для чего хранила его. Отработав положенный срок, он вернулся домой. Однако в той России, куда он приехал, авиацией теперь уже распоряжались неизвестно откуда возникшие прохвосты. Другого слова он подобрать не мог. Например, той авиакомпанией, которая отправляла его работать в Непал, управлял милиционер. Он-то и довел ее до банкротства и благополучно растворился среди таких же проходимцев.

Неприятности имеют свойство накапливаться и притягивать к себе новые. Пряхин в это поверил, когда к нему в дом пришла настоящая беда. Жена, его любимая Женька, которая все эти годы терпеливо ждала его после полетов, деля все горести и радости совместной жизни, получила неожиданный удар. С нею случился инсульт, и она потеряла возможность не только говорить, но и передвигаться на собственных ногах. Пряхин перевез жену в Москву, снял квартиру и начал показывать ее московским докторам, покупал самые дорогие импортные лекарства, но все его усилия оказались напрасными. Врачи разводили руками. Приговор был неутешительным, до конца дней она была обречена на неподвижность. Пряхин понимал, болезнь связала не только жену, но и его. Какие тут могут быть полеты и командировки? Семь лет он как мог ухаживал за женой. Носил в ванну, мыл, стирал белье, кормил из ложечки.

Она ушла тихо и спокойно, однажды уснула и не проснулась.

Оставшись один, Пряхин вновь попытался поискать работу. Ему говорили, что рабочих мест, где он мог бы применить свои летные навыки, нет и не предвидится. Но однажды из Нукутска позвонил бортмеханик Цырен Цыренович Торонов и сказал, что назначенный из Москвы губернатор подыскивает опытного пилота. Пряхин решил попытать счастья, авось повезет. Он взял билет и полетел в Сибирь. На этот раз ему не повезло. Губернатору порекомендовали взять другого, уволенного из армии вертолетчика. Не солоно хлебавши Пряхин вернулся в Москву.