— Лады, — говорю я, захожу обратно, сажусь в предбаннике и начинаю проверять почту на телефоне. Я не могу заставить себя проверить страницу на «Фейсбуке», и так уже несколько месяцев, потому что ссылки на мои фильмы постоянно приводят новых сочных пташек.

Сначала, обустроив в одном из секс-номеров некое подобие кабинета для допросов, полицейские разговаривают с пташками. Когда очередь доходит до меня, я говорю, что могу лишь повторить то, что слышал от девчонок: что Кельвин был агрессивен и с некоторыми из них «вел себя неподобающе». Парни разыгрывают эдинбургскую версию «хорошего-плохого полицейского», которая выглядит как «дерьмовый и совсем охуевший коп», но, как сказал бы Ронни: «Это не первое мое родео».

— Вас огорчало то, как он обращается с женщинами? — спрашивает тот, который с умоляющим лицом. Дерьмовый Коп.

— Да, я все ему высказал и рассказал об этом Пу… Виктору.

— Виктору Сайму, собственнику этого очаровательного заведения, — усмехается Совсем Охуевший. — И как же вы с ним связываетесь?

— Никак, он сам со мной связывается.

Дерьмовый Коп кивает головой:

— Вы не возражаете, если я просмотрю список номеров в вашем телефоне?

— Будьте как дома. — Я протягиваю мобильник, и он начинает пролистывать. Разумеется, никакого Виктора Сайма среди, без преувеличения, тысяч телок там нет.

Он протягивает телефон Совсем Охуевшему, тот качает головой, а затем этот яйцеголовый говнюк говорит:

— У вас интересный послужной список, мистер Лоусон: футбольное хулиганство, кражи со взломом, порнография, а теперь еще и сутенерство.

Я поднимаю вверх руки, как бы защищаясь:

— Никакого сутенерства. Только контроль над управленческим персоналом. И должен подчеркнуть, что Вик не является моим начальником, он просто старый школьный приятель, которому я помогаю. Он не был уверен в Кельвине и попросил меня за ним присмотреть. Я работаю сам на себя. В такси.

Совсем Охуевший фыркает носом, словно бык, и откидывает назад голову, кажется, что выражение сомнения вытатуировано у него на лице. Я знаю, что девчонки подтвердили мою историю, но с этими ублюдками нужно всегда сохранять бдительность. У большинства копов никакого понимания о невиновности на самом деле нет. Некоторые из них верят, что все, кого они ловят, виновны, и если не в том деле, которое расследуется сейчас, то уж в каком-нибудь точно. Это лишь вопрос — если не подхода, то тренировки. Достаточно научиться распознавать преступление — и твоя способность замечать его от сутствие идет по пизде.

— Я искренне сомневаюсь, что в ближайшее время вы увидите кого-либо из них, — говорит Дерьмовый Коп вполголоса, словно нехотя признавая это.

Я отрывисто киваю в ответ, понимая сказанное как намек на то, что Кельвину могут предъявить обвинение в убийстве малышки Джинти.

— Ее парень, невысокий такой, Джон Маккей… — Совсем Охуевший выгибает дугой бровь, но его лицо остается каменным.

— Он безвреден, — говорю я, наблюдая за тем, как лицо Совсем Охуевшего начинает изображать что-то вроде равнодушного согласия. — Сомневаюсь, что он врубался, чем она занималась. Чем зарабатывала, в смысле. По мне, так он и есть настоящая жертва.

Может быть, мне только показалось, но даже в усталых серых глазах Совсем Охуевшего промелькнула капелька сострадания, словно он говорит: «Да уж, не то слово». После этого он захлопывает свой блокнот, давая мне понять, что разговор окончен.

Я выхожу на улицу и уже собираюсь сесть в кэб, когда раздается звонок от старшего Биррелла, от Билли, не от Рэба, тот его младший брат. Поначалу я думаю не брать трубку, но Билли связан с Дейви Пауэром и остальными, а мне понадобится вся помощь, на которую только можно рассчитывать, если начнется заваруха с Пуфом.

— Бильбо…

— Угадай, что у меня для тебя есть, Терри?

— Что там еще, Билли?

— Билеты в представительскую ложу на финал! Для меня, тебя и Рэба. Юарт прилетает из Австралии, но он пойдет в сектор «Хартс» с Топси и остальными.

— Ясно…

— Что-то ты не очень-то рад, Терри!

— Да меня не очень все это волнует, Билли.

— Сука, Лоусон, ты бесчеловечен. Это финал Кубка, эдинбургское дерби, в первый раз за всю нашу жизнь!

Не хочется говорить ему, что моя жизнь уже, сука, кончилась.

— Да, наверное, будет весело, — говорю я.

— Ну ебаный стос, Терри, только не делай мне одолжение!

Я пытаюсь подпустить в голос чуть-чуть радости:

— Извини, Билли, я просто немного не в духе. Старушка моя плоха стала, — придумываю я.

— Мне очень жаль, бро, и я слышал, что твой старик болен, сочувствую. Я знаю, что вы с ним никогда не ладили, но в каком-то смысле от этого должно быть только тяжелее.

— Спасибо, Билли, я постараюсь заскочить в бар на днях.

— Хорошо, — говорит Биррелл, а потом опять заводит свою паршивую шарманку: — Только, Терри, не приноси с собой первого, не устраивай никаких приколов и не наряжайся как на карнавал!

— Ладно, приятель, — говорю я. Вот тупица!

Я устраиваюсь в кресле кэба, и тут раздается звонок от Саскии.

— Ну что, Сладкая Полячка, как дела? Уже купила билет домой?

— Да, я улетаю завтра! Может, встретимся на кофе?

— Да, конечно, — говорю я.

Приезжаю в кабак на Джанкшн-стрит, она уже сидит там, ладненькая, как пес мясника. По крайней мере, так кажется, пока она не поворачивается лицом: синяки и ссадины, которые оставил этот ублюдок, по-прежнему заметны. Надеюсь, он уже на пути в Питерхед и его ждут любвеобильные сокамерники. А потом я думаю: Матерь Божья, да она же моложе, чем Донна. Раньше меня никогда это не смущало, наоборот, это и был успех! Но она смотрит на меня с грустью и говорит:

— Что ты сделал со своими прекрасными кудрями?

— Не спрашивай, — вздыхаю я, — это длинная история.

А потом она кладет свою руку на стол, поверх моей:

— Ты один из самых добрых людей, которых я когда-либо встречала. Раньше, когда делали для меня что-то, они хотели… я хочу сказать, что чувствую себя с тобой в безопасности. Ты не подлец. Ты ни разу не пытался меня трахнуть, как остальные.

Господь всемогущий, и кому еще после этого врезали по лицу! Чувствует себя в безопасности? Со мной!? Джусом Терри!?

— Ну, э-э-э, я просто не люблю, когда у людей неприятности, вот, — мямлю я.

— У меня есть кое-что для тебя. Когда Джинти исчезла, я подумала, что могло случиться что-то плохое. Я проверила ее шкафчик. Там была только косметика, тампоны и всякая всячина, но было еще и это.

Она протягивает мне блокнот. Это дневник, полный каких-то записей. Но мне едва удается разобрать почерк; похоже на прилипшие к ванной лобковые волосы цыганки.