— Тогда почему Смотритель терпит их? — спросил Элбрайн. — Надо полагать, они здесь промышляют не первый день, даже лачугу успели построить. Не сомневаюсь, ты знал об их присутствии.

— Я подумывал об этом, — признался он. — Но пока прицепиться не к чему, — он помолчал и хитро подмигнул Элбрайну. — Не бойся, мне не нравится человечина.

— Ты что, пробовал ее?

Смотритель снова рыгнул и разразился длинной речью о недостатках рода человеческого. Элбрайн не перебивал его, просто слушал с улыбкой, надеясь извлечь кое-что полезное для себя относительно самого Смотрителя. Он уже понял — и в дальнейшем это подтвердилось, — что цели у них во многом схожи.

Он был призван защищать людей, живущих в приграничных землях, а также лес и его обитателей. Кентавр, в общем-то, занимался тем же, только его усилия были направлены скорее на защиту животных, в особенности диких коней. Он даже намекнул, что сам освободил многих из них — тех, с которыми хозяева плохо обращались. Люди его не волновали. Он признался, что был свидетелем давнишнего набега на Дундалис, хотя все, что он мог сказать об этой трагедии, сводилось к тому, что он «сожалеет».

Между ними установились дружеские отношения; при встрече они обменивались улыбками и новостями. Что касается Элбрайна, это знакомство очень много значило для него. В следующий раз, когда состоится разговор с Оракулом, у него не будет оснований жаловаться на чувство одиночества.

Известие, что ее вскоре переведут в Пирет Вангард, еще дальше на север, мало повлияло на мрачное настроение Джилл. Правда, говорили, что погода в северной части залива Короны лучше — менее однообразная, с большей разницей при смене времен года. В Пирет Талме зима от лета отличалась лишь температурой, а в остальном — те же бесконечные облака и тот же дождь, только более холодный.

Но Джилл уже привыкла к здешней жизни, к рутинной службе, не менее однообразной, чем погода. Каждый новый день как две капли воды походил на вчерашний — караульная служба и работа. Секунды, минуты и часы тянулись, казалось, бесконечно, и одновременно, когда неделя проходила за неделей, возникало ощущение, что они проносятся слишком быстро.

Происшествие в «Усладе путника» внесло элемент новизны в однообразное течение событий. Образ безумного монаха живо сохранился в памяти Джилл, так же как и его слова, которые были созвучны тому, что она ощущала в своем сердце. Понятия чести и долга утратили всякий смысл в Пирет Талме, в Береговой Охране, во всем Хонсе-Бире и, как опасалась Джилл, по всей Короне. И вот появляется человек, который откровенно и страстно, от всей души, говорит правду, и этого святого пророка объявляют «безумным».

Джилл тяжело вздыхала каждый раз, вспоминая его. Он говорил, что призван предупредить людей о надвигающейся беде, и эти слова эхом отдавались в ее ушах в те редкие минуты, когда крики разгульного веселья ненадолго стихали в крепости. Безумный монах предвидел беду; а что случилось бы, иногда думала Джилл, если бы он завел свои «песни» несколько лет назад в маленькой приграничной деревушке?

Прислушались бы ее жители к его предостережению? Уж наверно, не больше, чем солдаты гарнизона Пирет Талме, судя по тому, как восприняли его речи те, кто был вместе с ней в Тинзоне.

Часто раздумывая обо всем этом, Джилл тем не менее продолжала день за днем, а очень часто и по ночам неусыпно нести свою службу. Вела себя так, как подсказывали ей честь и достоинство, не принимала участия в гулянках — одним словом, не сдавалась, несмотря ни на что. Солдаты Пирет Талме предавались разгулу и вкушали радости плоти, не задумываясь над тем, как опустошены их души, не слыша голоса своих сердец.

Ну, значит, так тому и быть. Джилл стоически сносила колкости со стороны своих товарищей, в особенности командира Миклоса Бамайна, который домогался ее тем сильнее, чем упорнее она сопротивлялась.

Может, в Пирет Вангард будет лучше, иногда возникала у нее в душе робкая надежда. Но вряд ли — под напором жестокой реальности жизни в Году Божьем 824 всякие мечты об этом развеивались и уносились прочь.

Утро было серенькое — как обычно, — и Джилл сидела на стене — тоже как обычно — между двумя зубцами, свесив ноги над двухсотфутовой пропастью и скользя взглядом по туману, повисшему над заливом Подковы. Сейчас в крепости стояла полная тишина — после особенно грандиозной пирушки этой ночью, которую Джилл провела на крыше башни, плотно завернувшись в одеяло.

Она старалась не думать ни о чем, кроме того, что видела и слышала в данный момент: высокие каменные столбы, словно часовые, стоят в затянутом туманом заливе, несмолкающий плеск волн, блеянье овец на поле позади крепости и…

И прямоугольный парус, медленно дрейфующий сквозь серый туман.

Вскочив, она наклонилась над зубчатой стеной, пристально вглядываясь в море. Точно, парус, движется прямо в сторону Пирет Талме. Может, корабль сбился с пути? Первой мыслью Джилл было каким-то образом предостеречь моряков. В крепости имелась сигнальная бочка, начиненная быстро воспламеняющимися веществами, — хотя ее так давно не использовали, что, может, она еще и не загорится, — предназначенная для подачи сигнала другой, более крупной, крепости, расположенной в глубине континента. Одной Джилл было не под силу поднять ее, а за помощью обращаться не хотелось. Поэтому она стала махать руками и громко кричать, стараясь привлечь внимание экипажа и предостеречь моряков о том, что в заливе полно скал и они могут разбиться.

И тут произошло нечто невообразимое. В ответ на ее крики послышался свист, и воздух рассек каменный снаряд, выпущенный из установленной на судне катапульты!

Ситуация была в точности такая, к которой все эти годы готовили солдат, и тем не менее Джилл никак не могла поверить в реальность происходящего и ошеломленно застыла, глядя на море.

Вскоре стало ясно, что судно не одно. Первое уже проходило мимо Пирет Талме, направляясь к побережью залива Подковы, а чуть позади него двигались три других, пониже, два справа и одно слева.

Второй каменный снаряд пролетел высоко над стенами крепости и упал на зеленое поле позади нее.

Джилл закричала во всю мощь своих легких; никакой реакции, а корабли между тем подходили все ближе. Теперь уже было видно, как на палубе парусника снуют матросы — маленькие фигурки, мечущиеся туда и обратно. И на их головах мелькали красные береты.

— Поври… — пробормотала девушка.

У нее не было времени раздумывать над тем, где и как они могли захватить или украсть парусник. Она закричала снова и оглянулась на дверь башни.

Там должен был дежурить второй часовой, и именно ему в случае опасности следовало поднять по тревоге тех, кто находился внутри крепости. Джилл в досаде и отчаянии покачала головой, взметнув коротко остриженными светлыми волосами. Прогремел новый выстрел. На этот раз снаряд угодил в стену Пирет Талме, выбив из нее несколько камней.